Вектор: Жизнь и смерть - Никита Чирков

– Как и подобает человеческой памяти, она хранит лишь самое важное, а это либо прекрасное, либо ужасное. Время вспомнить. А когда происходит подобное у человека? Правильно, когда он умирает.

Необходимый лифт, ради которого Портер делал крюк, оказался минутах в десяти ходьбы от того места, где он встретился со своим прошлым. После последних слов мальчика Портер словно проснулся и, оглядевшись, увидел лишь пустоту, с единственным стулом, на котором он и сидел, а двери были открыты. Галлюцинация – настоящая, она была куда реальнее, нежели его встречи и общение с родителями в клетке. Это и пугает, что есть некая градация… Хотя все это глупости: просто память начинает подводить, а восприятие закономерно барахлит. Ему еще повезло, думает он, вспомнив историю Харви Росса, человека, пережившего слишком много, но обретшего покой, оставив Портера взаперти, тем самым подтвердив важность великого дела журналиста.

Двери лифта открылись с безумным скрипом, словно их ломали. Звук металлических костей был страшнее любой угрозы, которую, к слову, Портер смело мог ожидать в открывшейся глазу темноте. За дверьми была непроглядная тьма, а свет из лифта лишь на полметра отхватывал территорию, показав голый пол без признаков жизни. Казалось, перед Портером самая настоящая угольная пропасть, достаточно черная для зависти самого космоса, лишенного звезд. В краткий момент он всерьез ужаснулся тому, что перед ним космический простор, шагнув в который он уже никогда не вернется обратно, как и не найдет ни края, ни границ. Подобное было скорее похоже на страх высоты, легко пробирающий до костей при одной лишь мысли. И тут, вопреки простым доказательствам обратного в виде наличия кислорода и рабочей искусственной гравитации, Портеру понадобилось чуть больше времени для прихода в себя. То ли фантазия взяла все рабочие смены, то ли его еще не отпускает после последнего разговора с призраком прошлого, но чувствует он себя ослабленно, хотя вполне могут сказаться голод и обычная усталость.

Преодолев внезапно ворвавшийся в его мир страх бездонности, Портер оказался в небольшом зале, от которого расходятся четыре коридора: два влево, два вправо. Места тут было немного, отчего теснота вдруг стала давить на него, а окружающая темнота всерьез имитировала физическое давление на Портера со всех сторон, словно он протискивается в плотный материал, и куда легче вернуться назад, нежели пробиваться вперед. Но в нынешнем состоянии он только рад такому эффекту от самых простых стен, в самом банальном неработающем освещении, ибо подобное намного легче перенести, нежели понимание приближающейся смерти. Взглянув на разметку под потолком, Портер быстро нашел нужную лабораторию – конечно, если изначальные данные его были достоверны. Сразу налево от лифта. Фонарик помогал видеть всю эту нетронутую пустоту, словно тут и не было никаких монстров, мутаций или простой битвы с летальным исходом. Подобное место в самой низине станции, куда непосвященные и без допуска люди не могли попасть, всерьез выглядело и ощущалось потайным подвалом, специально устроенным так, чтобы каждый даже случайно оказавшийся здесь понял: это секретное место. Где-то на этом уровне когда-то был его друг, помогавший с поиском жестких дисков и серверов, отсюда Портер и знает о Джил и Крейге. Друг, которого он ни разу не видел, но слышал и вел с ним разговор, отчего и успел посчитать его таковым. Только вот судьба того человека… Лучше и не вспоминать о случившемся с ним в итоге, отдергивал себя от той истории Портер каждый раз.

Специальное расположение вдали от жилых блоков и всех рабочих зон, даже лабораторного уровня, эта зона – внешнее кольцо центра главных умов Вектора, спрятанных от жителей. Закулисье, простыми словами.

Раздумья сменил разговор – так естественно, так непринужденно, словно был продолжением тех самых мыслей, спрятанных у Портера в голове.

– Было только начало твоей карьеры, и ты решил осветить трагедию – похвально, но ты больше стремился поднять шум, а не сказать людям правду.

Портер чуть промедлил, услышав позабытый голос, что заставило задуматься о том, насколько он теперь может отличать воспоминание от фантазии воспаленного и взбунтовавшегося разума, ведь после слов мальчика он уже не знал никаких границ.

– Какую правду? – не обращая должного внимания, словно его просто окликнули на быструю тему, спросил Портер, даже не глядя на собеседника. – Это ничего бы не изменило, потому что вердикт вынес не я, а суд.

– Снимаешь с себя ответственность – этому я тебя не учил…

Сам не ожидая такого от себя, он обернулся и встретился взглядом с отцом, смотревшим на него все так же, как и всегда, вынудив его не просто отстаивать свою позицию, а гневаться, ведь обвинения на этот счет Портер ожидал от кого угодно, но точно не от отца.

– Нет, ты учил ставить приоритеты, выбирать меньшее из двух зол – и я выбрал! Если бы я не сделал этого, им бы все равно досталось – уж не повезло, бывает. Сраная жизнь – жестокая сволочь, нам ли не знать с тобой, отец! Тогда встал вопрос ребром: либо я спускаю на них собак, либо меня прикроют и не дадут работать нигде. Почему так? А потому, что этот скандал шел на руку директору той сраной школы, как оказалось, имеющему неплохие связи, и обвинить мать троих детей в плохом воспитании задиры, который многим детям жить не давал, – это куда хуже, нежели ребенок-затворник с такой же мамашей. К тому же, отец, не было ничего! Лишь один свидетель, уверенно указавший на изгоя. Это очень хуевое положение, где мне дали выбор, – и я выбрал.

– Ты игнорировал версию мальчика и мамы, боясь оказаться обманщиком больше, нежели беспокоясь о судьбе невиновного.

– Знаешь, да, ты прав, я сделал это! Тогда это казалось приемлемой жертвой – кажется и сейчас, ведь это всего лишь один сраный человек. Если бы я ради него угробил свою карьеру, как и жизнь классного руководителя и еще половины школы, допустивших травлю, то не попал бы сюда и не рассказал бы всему миру правду о тысячах погибших, таких же, как и тот парнишка. Стал ли я от этого плохим – возможно, но мне плевать на это, ведь ты сам всегда говорил, что плохой и хороший – это лишь ярлыки, навязанные теми, кто не видит общей картины и не знает всей правды. Надо будет – поступлю так снова, сделать меньшее зло ради большего блага – это реальность нашего сраного мира.

– Ты забыл… неужели ты забыл? – Лицо отца неожиданно ожило удивлением, таким неприкрытым, даже вызывающим. Сын никогда не видел у отца подобного.

– Что, о чем ты опять говоришь?!

Уже устав от разговора, Портер почти не слушал, реагируя скорее машинально, пока вновь стал идти по коридору.

– Нет, ты помнишь, просто не хочешь говорить об этом, не хочешь даже думать…

– Пошел вон! – не скрывая гнева, Портер крикнул самому себе, как бы выгоняя все это из головы, – и, оглянувшись, он все же увидел привычную пустоту.

Портер отчищал свой ум от последних слов отца в угоду трезвости мысли, ведь наконец он здесь, в лаборатории Джил и Крейга. Ввел код доступа для открытия явно бронированных дверей, вполовину больше стандартных на Векторе, причем здесь, на этом уровне, все были подобного типа. Его фанатичность в работе вновь оправдала себя: он нашел нужный открывающий набор цифр в одном из писем, когда Крейг написал Никите на всякий случай, ведь в тогдашней ситуации велик был шанс сына добраться сюда одному и таков же шанс задержки родителей на пути к встрече в этом безопасном месте. Двери медленно разошлись, причем их размер еще больше подкинул дров во взбудораженность Портера, явно доказав своим видом и звук, особенность этого места. Портер вновь увидел темноту и, не поднимая фонарика, просто сделал два шага вперед, словно сбегал от прошлого навстречу лучшему будущему. Двери медленно стали закрываться, яркий свет ударил ему в лицо достаточно неожиданно и сильно, дабы прикрыть глаза обеими руками.