Руины Арха - Олег Фомин

– Тебе не удрать! – орет преследователь.

– И не собираюсь, дубина. Лучше покурю. А что, видок живописный, гляди! И падать глубоко…

– Пристрелю, гнида!

– Валяй.

Опять вой хищника, кажется, что рядом.

Хочется оглянуться, но поза неудобная. Мостик поймал наши подошвы, перебегаем быстро, балансируя, в противоположную глотку из камня, высовываем головы посмотреть, как там Борис.

Ни его, ни врага, ни волкоршуна… Стучат сердца, пыхтят легкие.

Снова вой, не понять, далеко или, может, уже на нашей половине, сейчас кинется из-за угла на спину.

– Что делать? – прошипела Катя.

– Подождем, – сказал я твердо, хотя внутри как заяц. – Достань арбалет, следи за тылом.

Катя исполняет с жадностью, словно глотает воду в знойной пустыне, лишь бы не бездействовать наедине со страхами.

Если придет волкоршун – хана…

Я скинул рюкзак, молния вжикнула, кожу ладони охладила фомка, маловата, но другой нет. Зубья вонзаются в трещину у основания мостика. Удары один за другим, залпы осколков, щель все шире, ветвятся новые, я на пределе, готов расстрелять этот черный ломаный рот, но решил патроны все же поберечь.

Хрустнуло, край моста просел, в пропасть льются каменные слезы.

Из-за поворота на том конце моста выметается фигура в плаще, я обрадовался, думал, Борис, но мрак выплевывает фигуру на мост, блеснули золотые зубы.

– А-а, это вы, детки!

Торговец поднимает револьвер, из ствола вьется дымок.

Половина лица под капюшоном, другая изрублена черными морщинами, в глазу сверкает безумная звездочка, ухмылка кривая, как коготь волкоршуна. Черный зрачок револьвера смотрит на меня из места, где был бы второй глаз негодяя. Не человек, а картинка из кровавой манги.

– Брось арбалет, крошка. Поранишься. А ты, парень, брось железку и подыми лапы.

Враг вышагивает на мост как барс к добыче, меня переклинило, с надеждой смотрю на трещину моего авторства, кулак разжимается, монтировка падает на мост.

Каменный перешеек с хрустом проседает еще чуть-чуть, златозубый насторожился, замер, взгляд бегает, пару шагов назад.

Хватаюсь за рукоять пистолета, паника на вражьей морде сменилась гневом, он выстрелил, но инстинкт уже согнул меня в три погибели, а Катю впечатал в стенку.

Откуда-то сверху на мост спрыгивает волкоршун, мордой к нам, клюв испускает жуткий рев, его сменяет оглушительный треск моста, каменное бревно падает. Успеваю заметить, как кувыркнулась фигурка с револьвером, а затем пришлось отпрыгнуть, волкоршун оттолкнулся от падающего моста, кинжалы передних лап вонзились в порог арки. Удаляется, глушится истошный крик торговца, упругая машина мускулов взбирается на наш берег, хватаю Катю, та перепугана до смерти, но арбалет держит, мы убегаем.

Сворачиваем в поперечный коридор, слышу, волкоршун уже преследует, за спинами пронзительный рев, сейчас тварь прыгнет, порвет на куски.

Ноги резко провалились до колен.

Волкоршун, прыгнув за мной, ударил в плечи и голову, но уцепить не смог, когти лишь расцарапали одежду, зверь пролетел дальше. Целился ниже, и если бы я не провалился…

Однако то, что под ногами, похоже, не лучше волкоршуна. Голени увязли в плите, та стала блестящей кашей из черных и серых зерен. Строгие черты соседних плит тоже меняются, блоки разжижаются в зернистое болото.

Волкоршун, упав впереди, тоже увяз, задняя часть тела погружена в трясину, грязь пузырится, урчит как голодный желудок, волкоршун месит кашу передними лапами, башка мотается, волны рева стряхивают со стен крошки. Кое-как разворачиваюсь на сто восемьдесят, ноги вытащить не удается, падаю вперед на еще твердые плиты.

Катя полусидит-полулежит на заднице, глаза вздуты, арбалет у стены, запястья и пятки уперты в пол, готовы отталкивать туловище назад.

Но все же бросается ко мне, судорожно подползает, наши кисти сцепляются в клубок, Катя изо всех сил тянет, болото уступает предельно неохотно…

Взгляд Кати приподнимается мне за спину, хватка слабеет, стеклянные сферы ее глаз отражают что-то живое со щупальцами.

Заглядываю через плечо.

Грязь вокруг волкоршуна вытянулась вверх короной тяжелых стеблей, выросты молотят зверя по хребту, по голове, погружая глубже и глубже в серую массу, грифон кричит, перья пропитаны грязью, отчаянные рывки, но удар по черепу – и рев стал глухим, жалким. Щупальца наваливаются разом, сливаются в купол, пузырь скрыл животное от света, погружает добычу на дно.

Вокруг меня тоже растут гибкие дубины. Арканы грязи оплетают бедра, пара щупалец тянется к Кате.

Та мои кисти выпускает, но я ее – нет. Щупальца дотягиваются до нее почти вплотную, Катя с силой выдергивает пальцы из моей хватки, визг, отползает в панике, змеи, потеряв цель, развернулись ко мне.

– Катя! – вырвалось у меня.

Не могу решить, что добавить – то ли «Беги!», то ли «Помоги!».

На щупальце, что тянется ко мне, с потолка на серебристой ниточке спускается красный паук, лапки втыкаются в грязевую кожу до корней, жвалы впились, паук сжался как кулачок.

Взрыв.

С другого бока от меня тоже бабахнуло, взрыв сзади, меня забросало котлетами грязи, однако ноги стали чуть свободнее.

Впереди глухо лопнул потолок, из тучи дыма и пыли камнепад, Катя с визгом откатилась, об ее бывшую лежанку разбилась глыба, черные пирамидки осколков сплющились в оладья под сапогами Бориса, тот упал из дыры в своде, в руках дробовик, волосы и щетина в пыли, глаза блестят, улыбка-оскал.

– Скорая помощь! – каркнул со злой веселостью.

Борис идет ко мне, щелчок дробовика, надо мной взвилась тень нового щупальца, выросло за спиной быстро.

Бах! – и верхняя половина хлыста в лоскуты, стебель кошмарной ромашки извивается, оседает в болото.

Борис подкинул дробовик, смертоносные блестящие трубки кувыркнулись, Борис поймал дуло, пред моим носом возникла рукоять. Хватаю обеими, Борис могучим рывком вытаскивает из серого клея.

Я в грязи весь, словно вылеплен из свежей глины, грузный элементал земли, но бегу за Борисом как страус. Борис проносится мимо Кати, та ухватилась за край плаща, девушку подбросило как пушинку, Борис даже скорость не сбавил, втроем убегаем по лестнице на этаж выше. Лишь там позволяем себе остановку, легкие пыхтят как единый паровой двигатель, из горла лестницы отрыгивается далекий вой трясины.

– Что за хрень? – спросил я сипло.

– Серна, – ответил Борис.

Молчим.

– По-моему, – говорит Катя сквозь отдышку, – в нашем мире так называется антилопа…

– Не знаю, – говорит Борис, – как в нашем, а в Руинах серна – это болото. Маскируется под часть коридора, а то и весь коридор. Говорят, корижоры произошли именно от серн, мол, зародыши корижоров. Есть и мнение, что серны – древние корижоры, можно сказать, дряхлые беззубые старики. Но какая версия есть истина, мне до груши.