Третий четверг ноября - Татьяна Устинова

Тут девушки разом засмеялись.

– У нас джинсовый магазин, здесь не бывает ботинок нашпильках!

– Слава богу.

– Сильно ударились? – сочувственно спросила у Лёки перваядевушка. – Зимой тут все то и дело падают. Хотите, я вам кофе сделаю, покаджинсы будут искать?

Лёка не хотела никакого кофе, она хотела в одиночествеосмотреть масштаб разрушения и оценить свои раны.

– Она хочет, – ответил Платон. – Она всегда хочет кофе. Вот,знаете, среди ночи разбуди ее и спроси, хочешь кофе, и она как подско-очит, какпобежи-ит!..

– Замолчи, – сказала Лёка ледяным тоном. – Замолчи сейчасже.

– Сейчас будет кофе, – пообещала первая девушка. – А джинсывам какие? Посветлее, потемнее? Поплотнее, потоньше?

Лёке хотелось сказать, что никаких не надо, но продавщицытак сочувственно на нее смотрели, так хотели помочь, что она вздохнула ипокорилась:

– Я люблю... светлые. Голубые. Можно рваные.

– Рваные нельзя, – вмешался Платон Легран. – Рваные надосначала зашить, а потом носить!

– Ты думаешь, это смешно?!

Девушки куда-то скрылись, а он подошел и сел перед еесундуком на корточки.

– Больно тебе, да?

– Нет, – огрызнулась Лёка. – Мне жалко чулки и ботинки.

Он вдруг приподнял ее юбку, она подалась от него назад ипосмотрела остановившимся взглядом, а он подул на ее холодные оцарапанныеколенки, сначала на одну, потом на другую.

Дыхание было теплым.

От его дыхания стало жарко почему-то не коленкам, а спине, иеще затылку.

– Что ты делаешь? – шепотом спросила Лёка.

– У кошки заболи, – скороговоркой выпалил он. – У собакизаболи. У Лёки подживи.

И опять подул. А потом посмотрел ей в лицо.

Непонятно, что сделалось в этот момент.

Вроде бы молния не сверкнула. Вроде бы гром не грянул.

Нет, не грянул.

Платон наклонился и поцеловал сначала одну ее коленку, потомдругую. А потом снова ту, и снова другую.

Лёка закрыла глаза.

Стало жарко везде, и кожу стало покалывать, как будто Лёкадолго сидела слишком близко к огню.

К огню?.. Нет никакого огня. Есть зеркальное озерцо, посредикоторого кружится на одной ноге танцовщица в голубой юбочке, рядом навытяжкустоит оловянный солдатик, а на заднем плане картонный замок с одними лишьокнами.

Двери забыли пририсовать.

Где-то что-то громко стукнуло, и Лёка мигом открыла глаза.Платон и не подумал подниматься. Он только оторвался от ее коленок.

– Вот и кофе, – весело сказала материализовавшаяся изсумрака магазина девушка. – И джинсы мы нашли! Вы попейте, а потом померяем.

Лёка моргнула.

Кофе был в огромной глиняной кружке, и пахло от него хорошо,настоящим кофе, без дураков. Девушку сунула кружку ей в руку, и Лёка бы неудержала, пролила, если бы Платон не перехватил. Он перехватил, отхлебнул, судовольствием промычал что-то, и сунул кружку ей ко рту.

Она тоже робко глотнула.

Непонятно, как это все вышло, но в глотке кофе тоже былочто-то невыносимо эротическое, чувственное, интимное. Она как будтоприворотного зелья хлебнула!..

В зелье было много сахара и, кажется, еще чего-то.

– Корица, – пояснила девушка, когда Лёка на неевопросительно посмотрела. – Для аромата. А примерочная здесь.

Платон как-то очень естественно расстегнул на ней ботинки истащил один за одним. Теперь Лёка сидела на сундуке еще и без ботинок.

Ну, это уж совсем неприлично!

Сунув Платону кружку, она поднялась и пошла в примерочную, аследом девушка втащила стопку джинсов.

– Давайте я заберу вашу шубу. Вам будет удобней.

Лёка, как под наркозом, отдала ей шубейку.

Плотные шторы сомкнулись, и очень медленно Лёка расстегнулаюбку, которая разлилась вокруг ее ног озерцом черного шелка, и один за другимстащила чулки.

Ничего не случилось. Ничего не произошло. Он был твоимлюбовником. Он знает тебя как облупленную. Он сто раз видел твои коленки,локти, зрачки, груди!..

Лёка быстро села на табуреточку, прямо на кипу джинсов, итут сверху над ней нависла физиономия Платона Леграна.

– Ну что? Ни в одни не влезаешь?

– Уйди, пожалуйста!

– Может, другой размер попросить?

– Закрой штору немедленно!

Он вдруг протянул длинную ручищу, взял Лёку за подбородок изаставил смотреть себе в лицо.

– Я и забыл, какая ты, – сказал он негромко.

– Какая я? – как завороженная повторила Лёка.

– Красивая. Гладкая. Длинная.

Да. Это правда.

До превращения в картонную танцовщицу, Лёка все времячувствовала себя... живой. Женщиной из плоти и крови. Из желаний и фантазий. Изневозможных мечтаний, которые оказывались возможными, как только она шепталаему о них на ушко.

У них даже игра была такая. На светском мероприятии, гдебыло невыносимо скучно, невкусно, глупо и незачем, она вдруг говорила ему, чтоименно сделает с ним, как только они доберутся до дома.

Или он рассказывал, как именно планирует провести субботнееутро. И им становилось наплевать на мероприятие, и думали они об одном и томже, и самым главным становилось... перетерпеть оставшиеся два часа до того, какза ними закроется дверь их квартиры.

И он никогда не боялся. Ни себя, ни ее.

Лёке казалось, что он воспринимает секс как еду или воду.Сколько-то можно протянуть... без, а потом все, помрешь.

Получив ее, он становился счастливым и гордым победителем,даже если он получал ее каждый день или через день, все равно – победа,гордость обладания!..

Картонная танцовщица со своим оловянным солдатиком ничеготакого никогда не делали, и поначалу казалось – это к лучшему. В конце концов,любая зависимость опасна, а она начала впадать в зависимость, да еще какначала!

Оловянный солдатик рано вставал «по делам» – ему надо былонавестить дочь, мать или бывшую супругу. Или съездить в магазин. Или отогнатьмашину на сервис. Или прочистить трубу в ванной. Шататься голым по замку емудаже в голову не приходило, как можно?! На людях они никогда не целовались –что за цирковые номера?! Полетом фантазии тоже не страдали – в этом есть нечтоизвращенное, а мы нормальные, нормальные!