Незнакомцы у алтаря - Маргерит Кэй

– Я совершенно не разбираюсь в сельском хозяйстве, но, судя по полям, заросшим бурьяном, их не возделывали уже много лет, – осторожно заметила Эйнзли. – Неужели здешняя земля настолько плоха?

– Сейчас она просто в ужасном состоянии, – подавленно ответил Иннес, – хотя я пока не понимаю, в чем дело – в запустении или в том, что ее не обрабатывали с помощью новых методов. Многие семьи арендаторов десятилетиями ютились в тесных домишках, а потом переехали. И все как один твердят: «Я говорил хозяину, но ничего не изменилось». Насколько я понял, управляющий покинул Строун-Бридж вскоре после меня, а нового отец не нанял, хотя никто не говорит почему. Более того, мне вообще ничего не говорят. Со мной обращаются как с чужаком.

– А Йоун? – робко осведомилась Эйнзли.

– Что – Йоун?

– Ты назвал его своим другом. Разве с ним ты не можешь поговорить?

– Йоун ведет себя так же, как все. Не важно, это не твоя забота.

Иннес взял еще одно письмо. Видимо, считал, что разговор окончен. «Это не твоя забота»… Эйнзли сидела неподвижно. Его слова стали ужасным напоминанием о прошлом. Сколько раз она слышала их от Джона! Наконец она вовсе перестала о чем-либо расспрашивать его.

– Не говори так.

– Как? – Услышав ее голос, Иннес вздрогнул от неожиданности.

– Это моя забота, – ответила Эйнзли, глядя в свою чашку. – По крайней мере, должна быть моей заботой. Ради чего ты привез меня сюда? Чтобы я тебе помогла.

– Имению невозможно помочь. Я и сам это вижу.

– Значит, вот в чем дело! Ты уже решил – но что? Продать Строун-Бридж? Уехать, а замок пусть разрушается? Так?

– Не знаю.

– Значит, ты еще ничего не решил, но меня спрашивать не собираешься, потому что мое мнение ничего не значит.

– Нет! Эйнзли, в чем дело? Какая муха тебя укусила?

– В чем дело?! – Она вскочила на ноги, не в силах усидеть на месте. – Ты привез меня сюда для того, чтобы я тебе помогала! Ты заплатил мне внушительную сумму, я бы ни за что не взяла у тебя деньги, если бы знала, что придется сидеть здесь и… и взбивать подушки!

– Ты не только взбиваешь подушки. Извини, если я не проявил достаточно благодарности. Но…

– С тем, что делаю я, вполне может справиться Мари Макинтош. Я вышла за тебя замуж, и потому ты можешь назвать Строун-Бридж своим, что, по-моему, совершенно бессмысленно, раз ты считаешь, что имению уже невозможно помочь, и хочешь отсюда уехать.

– Я не сказал, что так и поступлю. Перестань кричать на меня, как торговка рыбой.

– А ты перестань обращаться со мной как с ребенком! У меня есть голова на плечах. И я имею право на свое мнение. Понимаю, я здесь чужая, англичашка и к тому же простолюдинка, но я не лентяйка. Может, я и не разбираюсь в сельском хозяйстве, но ведь и ты в нем ничего не смыслишь! Однако тебе почему-то так стыдно признаться, что ты чего-то не знаешь… А ведь у тебя нет никакой причины стыдиться! Как ты мог разобраться в ведении хозяйства, если, по твоим же словам, отец тебя ни к чему не допускал, и… и…

– Эйнзли! – Иннес отнял у нее дрожащую чайную ложку и положил на поднос. – Что на тебя нашло? Ты вся дрожишь.

– Ничего подобного, – ответила она, отрицая очевидное. – Ну вот, из-за тебя я забыла, о чем говорила.

– Ты назвала меня невеждой, которому здесь не место.

– Я вовсе не называла тебя невеждой! – Она шумно фыркнула. – Иннес, если бы я смогла навести порядок в нашем доме, не советуясь с Мари, я бы так и поступила, но без нее у меня ничего не получается.

– Конечно, ведь ты совсем недавно сюда приехала и еще ничего не знаешь.

– Вот именно! – Она тяжело вздохнула; глаза у нее заблестели. Иннес протянул ей аккуратно сложенный носовой платок. – Я не плачу!

– Ну да.

Она высморкалась.

– Не помню, чтобы когда-нибудь в июле было так сыро. Наверное, я простудилась.

– Не удивлюсь, если так.

– Ненавижу женщин, которые прибегают к слезам, чтобы добиться своего.

– С помощью слез ничего не добьешься. Судя по тому, что я видел, обычно, когда женщина плачет, мужчина убегает, и все проблемы откладываются до следующего раза, – сухо заметил Иннес.

– Знаешь, для мужчины, который никогда не был женат, ты поразительно много знаешь о… семейной жизни.

– Я тебя чем-то обидел?

Хотя Иннес говорил мягко, Эйнзли не сумела удержаться от колкости:

– Иногда слезы – не оружие, а просто выражение чувств. – Она протянула ему платок. – Например, гнева.

– Перестань дуться на меня и не думай, что все мужчины похожи на твоего покойного муженька!

Теперь в его голосе не слышалось никакой мягкости. Эйнзли села, точнее, упала на стул; из нее как будто выпустили воздух.

– Я так не думаю.

– Нет, думаешь, и я не такой, как он.

– Знаю. Будь ты таким, как он, меня бы здесь не было. Но ты не пускаешь меня в свою жизнь, Иннес, и поэтому мне кажется, будто я не имею права здесь находиться! Если ты не хочешь поговорить со мной, почему не поговоришь с Йоуном? Просить о помощи не стыдно…

Она выпила холодный чай. Молчание затянулось и стало неловким, но она никак не могла его нарушить.

– Я не привык ни с кем советоваться, – нехотя признался Иннес. – И ты это знала.

– Но ты ведь сам решил привезти меня сюда. Чтобы я взглянула на все объективным взглядом.

– Не знал, что здесь все так плохо. Судя по всему, тут уже ничего не исправишь.

– Значит, сдаешься?

– Нет! Просто избавляю тебя от ненужных усилий. Нет смысла заниматься безнадежным делом.

– Иными словами, сдаешься, – подытожила Эйнзли.

Он побледнел. Звякнула чашка, он посмотрел на нее и осторожно поставил на блюдце.

– Нет, не сдаюсь.

Эйнзли прикусила язык.

– Я не привык к… Мне трудно. Я ведь вижу, как здесь обстоят дела, но никто не хочет поговорить со мной откровенно. Мне тяжело.

Эйнзли кивнула.

– Они все меня осуждают.

– Иннес, тебя очень долго не было! – пылко возразила она. – Они тебя не знают!

– Не понимаю, чем ты можешь мне помочь.

– И я не понимаю, ведь ты со мной не разговариваешь. – Эйнзли робко улыбнулась. – По крайней мере, знай, что я на твоей стороне.

– Что ж, на большее мне рассчитывать не приходится. – Иннес улыбнулся ей в ответ. – Хорошо, я подумаю.

– Да, подумай, пожалуйста. У меня масса времени.

Он заправил ей за ухо непослушную прядь волос, выбившуюся из прически, и смерил ее сокрушенным взглядом: