Любимец зрителей - Буало-Нарсежак

Отшвырнув игрушку ногой, Шаван заглянул в шкаф. Там лежали стопки постельного белья, которые он аккуратно переложил на кровать, желая рассмотреть содержимое полок в глубине. Заметив плоскую коробку, он пододвинул ее к себе и, подняв крышку, просто обомлел. В ней лежала замечательно исполненная миниатюрная копия поезда: локомотив «Пасифик», багажный вагон, пассажирские вагоны из светлого металла с красной полоской, на которой красовалась аббревиатура ТЕЕ[4]. Не обошлось и без вагона-ресторана с малюсенькими лампами под абажурами на столиках. Посередине коробки лежал набор рельсов.

Шаван был растроган до смешного; как зачарованный мальчишка, он осторожно вынул из коробки один вагончик, второй, заставил их катиться по вытянутой руке, подталкивая паровозик кончиками пальцев то в одном направлении, то в другом. Все это настолько не укладывалось в его мозгу, что он отказывался что-либо думать на сей счет. Он поставил вагончики обратно в предназначенные для них луночки из пластика, точно соответствующие по форме, и отставил коробку в сторону. Он еще не закончил обследовать содержимое шкафа. Из его глубин он извлек также карликовую швейную машинку, пожарную машину с лестницей и много других миниатюрных детских игрушек, которые тем не менее потрясли полным соответствием оригиналу. Неужто Лейла, оставаясь одна, забавлялась, как ребенок? Но ведь Лейла — это Люсьена, а той не пришло бы в голову купить себе игрушечный электропоезд или детскую пожарную машину.

Совершенно сбитый с толку, Шаван поставил все игрушки обратно в том же порядке, в каком их нашел, но еще разок полюбовался вагоном-рестораном. Потом он сложил в ряд стопки белья и под конец подобрал с пола медвежонка. И тут обратил внимание, что по спине зверя протянулась длинная застежка-молния. Должно быть, Лейла прятала в его брюхе ночную рубашку. Он разом рассек животное на две половины. Медвежонок скрывал у себя в нутре пачки банкнот, скрепленные резиночками.

Шаван уже перестал чему-либо удивляться. Он чуть ли не рассеянно пересчитал пачки… Шестьдесят тысяч франков! Шесть миллионов, поправил бы его Людовик. Желая удостовериться, что это все, он пошарил на дне, и его пальцы обнаружили там конверт, а в нем лежала лаконичная расписка, отпечатанная на машинке:

«Я, нижеподписавшаяся, Леони Руссо, признаю, что должна мадам Лейле Катан и деньги в сумме пятьдесят пять тысяч франков, которые обязуюсь ей возместить через шесть месяцев.

Париж, 16 июля 1978.

Леони Руссо».

Шестьдесят тысяч плюс пятьдесят пять тысяч составляют сумму в сто пятнадцать тысяч франков! А Люсьена всегда сетовала на безденежье. Почему же она не просила денег у Лейлы? Шаван пошел выпить джина с тоником. Выходит, она давала деньги в долг под проценты. Какие? Все это предполагало наличие у нее деловой сметки — умения вести картотеку, отчетность. Возможно, Фред являлся одним из ее должников. А Доминик, само собой, принимал в этих делах участие. Хороша парочка ростовщиков! Да нет! Ростовщики не коллекционируют подводные лодочки и швейные машинки. Шаван закурил еще одну сигарету. «Только бы не свихнуться!» — пробормотал он.

В сумятице мыслей верх начинала брать версия убийства. Деньги! Вот, пожалуй, искомая отмычка к тайне. Должник, оказавшийся в отчаянном положении. Почему бы и нет? Но вот как насчет игрушек? Шаван вернулся в спальню, еще раз допрашивая каждый предмет. Двойная жизнь, какую вела Люсьена, — вот что преисполняло его своего рода восхищением. То, что ей удавалось облапошивать их, Людовика и его самого, с такой спокойной дерзостью, сродни чуду. Вот его — это еще куда ни шло. Но Людовика, который ей звонил так часто? Да, часто, но только не по ночам. А царством Лейлы являлась ночь…

Шаван сел за туалетный стол Лейлы, пересмотрел все тюбики, флаконы, прочую косметику. Люсьена усаживалась тут — в гримерной своего театра одного актера. Здесь она изменяла себе лицо, прежде чем выйти на улицу, подобно оборотню. Шаван поглаживал ее парики. А как Люсьена смотрелась блондинкой? Он воображал себе: вот она идет ему навстречу танцующей походкой на высоких каблуках; отблеск золотых серег зажигал огоньки в карих глазах, меняя их до неузнаваемости. Желанная. В объятиях Доминика она становилась настоящей женщиной.

Надев себе на кулак парик блондинки, Шаван принялся его медленно поворачивать, потом, взяв с трельяжа расческу, осторожненько провел ею по волосам, которые чуть потрескивали и, поблескивая, казались живыми. Это было и сладострастно, и невыносимо грустно. Парик — вот все, что досталось ему от Лейлы. Шаван сунул его в карман. Пора идти в больницу.

Поднявшись, он увидел на кровати медвежонка. Зачем пропадать такому богатству, отныне ставшему ничейным. Он набил купюрами карманы пальто и убрал к себе в бумажник заемную расписку. Распределить по карманам сто двадцать купюр по пятьсот франков — проблема невелика. На что ему эти деньги, Шаван еще не знал. Но он наверняка найдет им лучшее применение, чем Лейла!

Шаван положил медвежонка обратно в шкаф, прикрыл дверцы и вышел из квартиры, уже не таясь. Чтобы унять возбуждение, он прошелся до больницы пешком. Ночью снег стаял. Немощное солнце витало промеж дымившихся розовых облаков. Очень скоро ему придется вернуться на «Мистраль». Время побежит… И если Люсьена умрет, он так никогда и не узнает, кто же была Лейла. А Лейла продолжит свое эфемерное существование. И ему не быть никем иным, как полувдовцом, мучимым полупечалью.

Шаван зашел в канцелярию больницы разделаться с формальностями, которые запустил, и поднялся в палату. Мари Анж указала ему рукой на кровать, где Люсьена, похоже, спала.

— Она в прежнем состоянии. Обследования не дали нам ничего нового. Температура слегка повысилась. Давление низкое.

Шаван подошел к жене и коснулся ее лба.

— Есть ли надежда?

— Доктор не ставит на ней крест. Пока что больная пребывает в состоянии глубокой комы. Но оно может измениться за несколько часов.

— Я не помешаю?

— Да нет. На этот час с процедурами закончено.

Шаван сел рядышком с Люсьеной. Мари-Анж выскользнула из палаты. Люсьена дома, Лейла на бульваре Перейра, а тут лежит эта, третья женщина с лицом серо-пепельного оттенка и закрытыми глазами.

Сам же он — жалкий тип, которого втравили в смертельно опасную игру, бросая рикошетом от одной партнерши к другой, от загадки к загадке. Сняв пальто, хрустевшее от рассованных по карманам купюр, он склонился над лежащей фигурой — надгробным изваянием. Разве она не пошевелилась? Он ощупал в кармане парик. Узнать хотя бы на минуту, хотя бы на секунду, как выглядела Люсьена-блондинка. Шаван не решался шевельнуть рукой, чтобы не совершить, как ему представлялось, святотатства. А что, если его застанут врасплох? Какой стыд — позор!

Волосы закручивались у него на пальцах в завитушки. А между тем что может быть проще? И глядишь, насытило бы его всепожирающее любопытство. Внезапно решившись, он извлек парик из кармана и, уже не контролируя движений, кое-как напялил его на повязку, скрывающую лоб и уши жены. То, что он увидел, заставило его отпрянуть. Мертвенные губы, впалые щеки, опущенные веки — и при этом веселое трепыхание завитушек, венчавших лицо смертницы, было непристойно, подобно блудливому подсматриванию. Шаван живо убрал парик в карман. Он-то надеялся — вот сейчас Лейла внезапно объявится как по волшебству, а вышло, что он утратил ее окончательно и бесповоротно.