Секция плавания для пьющих в одиночестве - Саша Карин

под окном, между двух деревьев. Ее уже успели накрыть тканью, но белые кроссовки отчетливо выделялись на фоне жидкой травы. Должно быть, кто-то из соседей или прохожих вызвал скорую. Машина стояла там же, под окном. В дверь позвонил участковый.

Потом несколько дней Мара провел в постели. Он не пил, не ел, не работал, не слушал музыку, не мастурбировал. Мара не смог бы вспомнить, если бы хотел, о чем думал эти семьдесят-восемьдесят часов. Вполне возможно, что ни о чем. Во всяком случае, половину времени он провел в полусне, и ему ничего не снилось. А после этого он просто встал с кровати, сварил целую бадью риса и съел ее всю. Потом долго мучился от боли в животе. С тех пор он не мог закончить ни одной картины.

Теперь Мара смотрел на этот темный двор. Он был похож на огромный бездонный колодец, окруженный со всех сторон одинаковыми панельными домами. С заходом солнца двор будто уходил под воду. Где-то на его дне, среди ржавых скал турников, качелей и скамеек, плавали пятнистые мурены, скаты и осьминоги. Воображение наполняло черноту кишащими тварями. Они бесшумно скользили на уровне первых этажей, соприкасаясь телами и вырывая друг у друга истерзанную добычу – подошвы белых кроссовок. В такие минуты Мара чувствовал, как они зовут его к себе на дно.

Он так и не узнал, что за человек была его мать. Были же у нее какие-то мысли, что-то заставляло ее мешать каждый вечер водку с соком и засыпать перед телевизором на кухне, иногда с коктейльной трубочкой во рту. (За несколько месяцев до самоубийства она уволилась с работы и коктейлей стало больше, намного больше.) Эта нелепая трубочка в зеленую и красную полоску… Словно постепенное потягивание жидкости могло уберечь ее от смерти.

Мара сделал усилие, чтобы вспомнить похороны. Но все затмевало видение Яйца… В тот день он действительно увидел его. Мара помнил, как оно, огромное, мрачное, идеально мертвое (как символ вселенского одиночества под скорлупой), поднималось из воды. И как бы Мара ни пытался впоследствии расставить по полочкам все события того странного дня, дня похорон его матери, отчетливей всего ему вспоминалось Яйцо.

2015, весна

Ее похоронили в апреле на подводном кладбище у Мнёвнического острова. Затянувшиеся приготовления всё никак не завершались. Вероятно, живые должны были пожертвовать как можно больше времени из своих жизней, чтобы проводить в воду мертвеца.

Щеки Мары, с утра торчавшего истуканом на месте похорон, порозовели на холодном весеннем ветру. Ожидание тянулось нескончаемо, но вот наконец после всех организационных вопросов и скорбных речей началось погружение. Прах его матери медленно пересыпался в погребальной урне… А потом все произошло на удивление быстро, может, даже слишком: всего за пару минут урна с прахом исчезла под водой. Он помнил, как ржавая цепь тянулась в глубину, слышал, как скрипел ритуальный кран, чувствовал, как несло по́том от рабочих, – но у него не было никаких мыслей.

Его окружала разбитая, изувеченная почва Мнёвнического острова, над которой разносился черный дым из труб крематория. Мара стоял на дне полузатопленной долины, ее размытые границы были стянуты водной петлей. Кроме него, нескольких дальних родственников и рабочих похоронного бюро, на берегу никого не было. И те и другие старались на него не смотреть. Он плохой сын. И он поступил непорядочно, не дав на водку рабочим. Все отводили глаза, пытаясь удержать на лицах маски торжественной печали. Мара всем только мешал сосредоточиться, на похоронах собственной матери он чувствовал себя лишним.

И все же в какой-то момент Маре показалось, будто за ним наблюдают. Не поворачивая головы, он медленно провел взглядом по неровному простору Мнёвнической пустоши. Он как будто заметил нечто на дне овражка, поросшего дикой малиной. Какая-то бесформенная масса, ползущая по заболоченному дну. Постепенно она начала обретать форму.

Сначала Мара увидел, как она собралась в пульсирующий узел из полупрозрачной слизи. Потом этот дрожащий на ветру сгусток стал увеличиваться в размерах – словно заполняя невидимую скорлупу, обретая форму. И вот уже огромное жемчужное яйцо – не меньше метра в обхвате – затвердело на ветру, поднимаясь из болотца. Затем оно медленно отделилось от воды и потянулось к небу, как воздушный шарик, отлитый из свинца. Мутная вода стекала по идеальной поверхности Яйца, освобождаясь от капель и возвращая их в топь… Яйцо поднялось выше, выше – и исчезло за хмурыми тучами.

На похоронах Мара не плакал и никому не подал руки.

Вечером после похорон он пил вино и играл в Darkest Dungeon на максимальной сложности, начиная игру сначала после того, как терял любимых героев. Герои умирали почти в каждом подземелье, и с каждым новым трупом он делал новый глоток.

Наверно, в несчастье, в тоске русский человек странным образом обретает горькую мечту (потому что в счастье он точно ни на что не способен) – рану, сочащуюся гноем жалости к себе. Его герои умирали как мухи, а стаканы с дешевым вином пустели, оставляя неприятные мутно-розовые кольца на краю бокала. За окном было черным-черно, и ему казалось, что в этой пустоте плавали мурены и осьминоги. Он думал, что вот-вот из щелей в стеклопакетах полезут зеленые мокрицы. Сползая по подоконнику, они попа́дают на пол и, разбиваясь, превратятся в липкое месиво. Мысли Мары были пусты, а его будущее – туманно. Но у него была мечта – по крайней мере ему так казалось.

Его матери больше нет, теперь он был свободен от невыносимого звука всасывания жидкости через дурацкую трубочку. С этих пор Мара остается один. И он знает, что ничто уже не отвлечет его от заранее обреченного похода. Ему только мерещится новая жизнь. Он задергивает занавески, когда первые лучи солнца проникают в комнату, и снова садится на стул перед компьютером. И стул и компьютер однажды купила ему мать…

2016, осень

Мара надавил на веки пальцами, чтобы вернуться в реальность, и открыл глаза. Он оставил сигаретную пачку и зажигалку на подоконнике и вернулся в комнату, плотно закрыв за собой балконную дверь.

Мара сел за компьютер и перечитал последнее полученное сообщение: «Из-за нее ты хотел покончить с собой, Мара?»

Мара, 2 ноября в 21:19

Нет.

Написал он.

Мара, 2 ноября в 21:19

Иногда я вспоминаю о матери – например, вспоминал вчера вечером, когда вернулся домой. Но я не думал о ней, пока стоял по пояс в воде. Я не виню себя в ее смерти, никогда не