Мужчина, которому захотелось согреться - Вячеслав Прах

Между зачатием и рождением ребенка – и рай, и Фисон, и Гихон, и Хиддекель, и Евфрат, каждая из рек полна белого вина, опьяняющего и тела, и души купающихся в ней. Мучения матери полны красного вина, сравнимы с пытками в преисподней – и страх перед неизвестностью, и изменения в организме, и радость оттого, что создаешь от мужчины, которого видела отцом своего ребенка, которого желаешь и душой, и телом. И радость отца, чувствующего приближение новой грани себя, которую он не раскрывал в себе и не мог реализовать ранее, в прежних обстоятельствах, и его беспокойство, и его восхищение женщиной, мироустройством, природой и своим творением. Даже в этом хорошо видна вся многогранность жизни творцов.

Почему творцов – потому что создателей двое. Это сотворчество. Это Со!

Два творца создают третьего творца в наслаждении друг другом. Один творец жертвует своим телом, здоровьем, бессонными ночами. А мужчина бережет женщину, создавая ощущение спокойствия и защищенности через плоды своих трудов, оберегая и женщину, и ребенка, и себя от них, и их от себя.

Есть в этом нечто особенное.

* * *

Меня восхищает женское тело в период беременности. В этот момент с ней хочется заниматься любовью еще больше, чем прежде: в этом есть новизна, в этом есть осознание ее в новой роли, в новом теле, в новом эмоциональном состоянии – она носит твой плод, а ты вливаешь в нее себя снова и снова, и она принимает тебя снова и снова. И вам обоим это нравится.

Беременная женщина, носящая в себе твоего ребенка, – это очень сексуально.

Я влюбился в женщину смелую. Она не боялась совершать сумасшедшие поступки рядом с человеком, в котором нашла свое наслаждение, свой выбор. Она не побоялась сказать мне «люблю» и подарить свое тело спустя короткое время после нашего знакомства. Наша история – странная, необычная, наша история – «Нежность». Наш совместный путь, наполненный незабываемыми моментами путешествий, созданного нами счастья, созданных нами творений – этот путь был наполнен также нескончаемым горем, слезами, кинжалами, которые мы вонзали друг другу и в сердце, и в спину.

«Бушующий нежной колыбелью Ураган» – так я ее однажды назвал.

Саломея, любовь которой не хотели принять и которая попросила тетрарха обезглавить своего любимого, чтобы поцеловать его рот. Саломея, которой все восхищались, которую все желали.

Я влюбился в женщину, слабую несмотря на то, что ее силой можно было раздувать пожары, пожирающие бескрайние леса. Ее штормом можно было топить корабли и плоты. Сколько в ней было силы, столько же в ней было и слабости. Сила и слабость. Благодаря ей я увидел, что за человеческой силой, которая демонстрируется окружающему миру, скрывается и слабость, о которой знают только самые близкие люди. Или самый близкий человек.

Я влюбился в женщину непонятную. Мне пришлось пройти много дорог, чтобы немного приблизиться к пониманию ее поступков и смысла сказанных ею слов. Уайльд был прав: «Женщины созданы, чтобы их любили, а не понимали». Если бы я любил ее все эти годы той любовью, которую она от меня требовала, если бы я желал ее все эти годы так же сильно, как и в первые дни нашего знакомства, возможно, было бы все иначе.

Полюбить себя сначала, создать смыслы, поставить перед собой важные цели и идти. Изо дня в день идти. Я уже говорил об этом. Тогда поступки совершаешь походя, потому что ты необычайно силен, и тебе по кайфу воплощать свою энергию в нечто большее, чем просто слова.

Я влюбился в женщину, с которой было очень трудно. Я строил крышу над головой, я строил стены, я ломал себя, я создавал себя, годами я строил. А сейчас построенное мною пустует, таковы мы.

Мое наказание и моя особенность в том, что мне всегда нужно во всем разобраться, попасть внутрь, чтобы посмотреть на ситуацию изнутри. Мне мало того, что кажется таковым, но таковым не является. И, как мне удалось понять, сколько я буду жить, столько я буду выбирать расти. Потому что моя жизнь задыхается без роста. Я чувствую себя несчастным.

Можно было не разбираться в тебе, не анализировать тебя, а слепо желать, слепо праздновать – можно было, но это уже был бы не я. Мне всегда важно было понять причину тех или иных действий. Мне важно было наказать за преступление, ибо о прощении я тогда знал только восемь букв. Как и о принятии. Просто красивые слова были, вроде бы что-то понимал, но не делал так.

Я ощутил себя Тартюфом, когда моим бестселлером про отношения между мужчиной и женщиной начали восторгаться читатели – а мы с тобой в это время шли ко дну.

Тартюф – это лицемер, ханжа, «святоша», который рассказывает, как всем нужно жить, а сам тому не следует. Мольер прекрасно создал героя. Пока я лгал себе, я находил в себе праведника. Когда я перестал лгать себе, я начал находить в себе и Тартюфа, и Уайльда, и его любовника – Бози, и Калибана, и Рорка, и Китинга, и Доминик[1], и Христа. Каждого из них я открывал в себе в разных ситуациях и в разные жизненные периоды.

Я полюбил женщину, потому что мне нужно было в тот момент реализовать свою любовь. Мне нужно было ее полюбить и принять ее любовь, я был замерзшим, потерянным, не нужным самому себе человечком.

Влюбленность тогда вдохнула в меня жизнь, я снова начал идти, я снова начал жить.

Я тогда не понимал, что не человека нужно искать, который тебя спасет, а создавать самого себя. Ибо как только человек перестанет меня наполнять, вдыхать в меня жизнь, я снова останусь тем самым не нужным самому себе человечком.

Так все и произошло.

Я не знал, что ложка обиды делает целую реку вина черной и отравленной. Я не знал, что копить обиды в себе и отравлять ими собственную жизнь и жизнь другого человека – это выбор. Можно перестать выбирать это, но трудно. Иногда кажется, что человек недостоин прощения, и тогда выбираешь сгорать заживо от обиды, оставаться на том же месте, в том самом времени, когда нанесена была рана, а не идти дальше с легкостью прощения.

Нужна смелость, чтобы прощать.

Однажды, когда между нами с Лялей уже давно все было закончено, я написал письмо женщине, рядом с которой я почувствовал внутри себя мир. Но что-то в этом письме не так, и прочтя его, вы поймете, что именно.

«Здравствуй, мой мир (мир внутри меня – мое спокойствие, легкость и возможность плыть с той же силой, с какой я плавал до встречи с тобой). С тобой так же легко, как с людьми, которые мне нравятся, которые зажигают себя сами, которые создают себя сами, которые говорят то, что они думают, и их откровенность – это средство передачи внутреннего отклика, это желание поделиться тем, что было приобретено в результате опыта. Они не боятся чувствовать и говорить о своих чувствах.