Джентльмен с Харви-стрит - Евгения Бергер

– Будет сделано, сэр.

Ну, хотя бы не сожгла бумаги в камине – и за это спасибо. И все-таки сука! Ненормальная, свихнувшаяся на всю голову сука! В запальчивости, едва ли разбирая дорогу, он почти налетел на мисс Харпер, гувернантку Анри, вышедшую из дома...

– Прошу простить меня, сэр, – пролепетала она, опуская глаза.

И он, глядя на тонкий девичий профиль, подсвеченный солнцем, подумал вдруг, какой резкий контраст представляет ее кроткий вид дерзком, неприветливым взглядам Грейс.

– Это вы простите меня, Розалин, – сказал он. – Супруга опять взялась за свое, и я... я немного не в духе. Не заметил вас, если честно!

– Ничего страшного, сэр.

Он видел, как ей неловко беседовать с ним, особенно поминая безумства жены, и он вдруг подумал, что гувернантка могла бы помочь ему.

– Мисс Харпер...

– Да, сэр?

– Не могли бы вы поспособствовать мне в одном деле?

Ее карие, миндалевидной формы глаза вскинулись на него в недоумении.

– Каком, сэр?

– Присмотреть за моей женой.

– Сэр? – Она испугалась как будто. – Не понимаю...

– Вы знаете, как и прочие... Нет-нет, не отрицайте, вы умная женщина, значит видите сами: жена моя повредилась рассудком и ведет себя странно. Сегодня, к примеру, прикопала под елью мою папку с бумагами... – Он продемонстрировал запыленную вещь. – А ее камеристка, миссис Поттер, слишком предана ей, чтобы докладывать мне о безумствах жены... Вы же...

– Сэр... вы предлагаете мне шпионить за вашей супругой? – ужаснулась мисс Харпер.

– Отчего же «шпионить»? Присматривать и докладывать мне, если Грейс снова станет вести себя... ненормально.

– Но я провожу большую часть своего времени с вашим сыном, милорд. И вряд ли смогу в должной мере...

– И все-таки... – Он положил руку на девичье плечико и заглянул в испуганные глаза. – Если что-то заметите... или услышите... расскажите мне, хорошо? В любое время ночи и дня дверь моей комнаты открыта для вас.

– Ах, простите, сэр! – В этот самый момент из-за угла выскочила служанка с охапкой цветов для украшения дома и, зыркнув на его собеседницу, понеслась дальше с блеском в глазах.

– Простите, сэр, мне пора на урок к вашему сыну, – торопливо произнесла гувернантка и тоже прыснула прочь, не ответив ни да, ни нет.

Он постоял, глядя ей вслед, а потом, наконец, вошел в дом.

Признание Розалин далось нелегко, Аманда видела это, ей вообще было непросто вспоминать те события, и она пересиливала себя, участвуя в обсуждения дела де Моранвиллей. Даже с Амандой, хотя они провели много времени вместе в Италии и подружились, Розалин ни разу не заговорила о событиях, что побудили ее оставить родину, жениха и сбежать, как преступнице. А Аманда нисколько не верила, что подруга способна убить, к тому же, маленького ребенка...

Особенно из-за денег, если вдруг допустить, что она действительно полагала занять место супруги Мишеля де Моранвилля. Что тоже, если подумать, совершенно нелепо: такой человек, как де Моранвилль, никогда бы не опустился до брака с простой гувернанткой.

Они несколько раз виделись в свете, и он показался Аманде высокомерным, расчетливым снобом, знающим себе цену.

– Но это просто нелепо, – сказала она, – все в доме наверняка могли подтвердить, что вы с хозяином не состояли в романтических отношениях.

В повисшей в комнате тишине ощущалось гнетущее напряжение, недосказанность, гнев.

Вскинув глаза, Розалин произнесла:

– Ты ошибаешься: в доме как раз на каждом углу обсуждался наш с де Моранвиллем роман. Мы якобы за спиной у жены тайно встречались в комнате графа... Что он, устав от безумной супруги, собирался отправить бедняжку в Бедлам, а меня сделать негласной хозяйкой. Даже мое будущее замужество якобы... было прикрытием, ширмой для наших с ним отношений.

– Но почему? Что побудило прислугу распустить о тебе подобные слухи?

Розалин усмехнулась:

– Много ли надо, чтобы распустить языки? Один жест – рука на плече, одно слово, понятое не так – и вот ты уже любовница графа, а после и вовсе – убийца. – Она продолжила, помолчав: – Жениху о шепотках в доме я ни слова не говорила: не хотела его огорчать. Да и боялась, наверно, что он решит: шепчутся не без повода. Я надеялась, сплетня уляжется через время, когда злопыхатели наконец убедятся, что между нами с хозяином нет ничего предосудительного. Только он... будто нарочно подливая масло в огонь, стал выделять меня среди слуг и однажды позвал в кабинет... Он хотел, чтобы я... шпионила за хозяйкой, докладывала ему, если она поведет себя странно, как с ней частенько бывало в последнее время.

– В газете было написано, что миледи де Моранвилль страдала душевным расстройством... – осторожно вставила Анна Баррет. – Так ли это?

Розалин, обхватив плечи руками, в задумчивости на нее посмотрела.

– Сложно сказать определенно, но вела она себя странно, – признала она. – Временами казалась совершенно нормальной, а потом закапывала в саду то столовый сервиз из мейсенского фарфора, то папку с документами мужа, а однажды... сказала, что может летать и выпрыгнула в окно библиотеки. К счастью, то был первый этаж, и она не расшиблась, но хозяин аж посерел, когда она это сделала...

– Он любил жену?

– Полагаю, до всего этого да, но в тот год, когда у миледи начались эти странности, они с ней постоянно ругались.

– Знаете, почему? – спросил Джек.

– Я не подслушивала под дверью.

– Но, сами знаете, слуги шепчутся по углам...

Розалин вымученно улыбнулась: ей ли не знать.

– Говорили, у графа появилась любовница, и жена об этом узнала. Но я не знаю, правда ли это... Граф не казался мне легкомысленным человеком, способным на тайную связь. Любовницы у него, наверное, были, но без серьезных посылов... Вряд ли наличие оных стало причиной скандалов.

– Что же тогда?

– Я не знаю, – ответила женщина, покачав головой. – Может быть, граф хотел еще сына, а жена не пускала его в свою спальню... Об это как раз много шептались на кухне. А может... – она задумалась на секунду, – ему не нравилось, как графиня носится с сыном... «У нас вырастет рохля и неженка. Перестань квохтать над ним!» – попенял он однажды жене. А та кинула гневно: «Я – его мать. Как хочу, так и веду себя с сыном!»

– Граф любил мальчика?

– Очень. Буквально души в нем не чаял! Редкий дар для мужчины.

– Он, должно быть, тяжело переживал гибель сына? – спросил вдруг Фальконе. – Он, в отличие от жены, оставаясь в себе, в полной мере осознавал свое горе.

Мисс Харпер кивнула.