За грехи отцов - Анна Викторовна Томенчук

Девушка стояла в арабеске – рабочая нога вытянута в колене и носке и поднята так, чтобы пальцы оказались на одном уровне с макушкой. Вторая нога на пуанте. Волосы собраны в классический пучок, глаза смотрят куда-то в небо. Ангельский вид. Аксель невольно засмотрелся. Балерины никогда не интересовали его, он не был в театре и не погружался в тонкости, за исключением расхожих названий тех или иных танцевальных поз и движений. Но в них была своя магия.

Магия явно жила и в Лоран. Только вот Грин чувствовал, что при всей своей воздушности она не была ни легкой, ни легкомысленной. На фотографиях с него смотрела юная девушка со старческими глазами. Такие глаза бывают только у человека, который жил в аду. Он уже вырвался в мир, начал заново, но его личный ад никуда не делся.

Что же с тобой происходило, девочка?

За что перед тобой просили прощения на коленях?

Аксель сел за стол. Вытянуть ноги не получилось – он уперся в стенку. Справа стояло мусорное ведро для бумаг. Грин отставил стул в сторону и достал его, заглянул внутрь. Огрызок яблока покрылся плесенью и превратился в круглый сизый шар. Под ним лежали какие-то бумажки. Грин натянул перчатки на руки, вытащил яблоко и бросил его в пакет, который нашел тут же. Посмотрел на бумажки. Пара листков с рисунками, заметки, похоже, расписание занятий в сентябре. Наскоро вырванный листок из блокнота с яростно зачеркнутым текстом. Детектив включил лампу на столе, расправил листок и посмотрел на текст, пытаясь разобрать, что там написано. «Пси… г… ничего… Не пойду…» Обрывки фраз. Нужно отдать листок Трессу. И найти блокнот, из которого его вырвали. Очень похоже на девичий дневник. От пагубной привычки доверять все свои мысли бумаге каждый излечивается в определенном возрасте. А кто-то не излечивается вовсе, становится писателем, сходит с ума или однажды остается ни с чем, потому что тот, кому не следовало, прочитал то, о чем ты никому не хотел говорить.

Где девчонка может спрятать заветную тетрадку? Или блокнот. Конечно, под подушкой или матрасом. На самом деле нет, это банально. Но нужно проверить все. Грин посмотрел на небольшую кровать. Две подушки в розовых наволочках, светло-серое покрывало. Прикасаться к ней не хотелось. Она явно заправлена матерью. Интересно, Изольда часто вмешивалась в личные дела дочери? Что она скрывала? Явно что-то скрывала. Они обе.

Быстрыми и короткими движениями Аксель обследовал постель, заглянул под подушку, приподнял матрас, но нашел там только обрывок журнала для взрослых (неожиданно) с изображением сексапильной блондинки с большой грудью. Ее тело было перевязано ремнями, руки зафиксированы за спиной. Кляп висел на шее, а помада размазалась. Грин застыл. Почему-то это казалось важным. Любовь молодой девушки к садо-мазо не казалась ему чем-то из ряда вон, сексуальность у каждого своя, но сохраненная фотография удивила. То, что она ее прятала, ожидаемо. Но то, что сохранила?..

Аксель проверил шкафчики рабочего стола и настенные. Прошелся по платяному шкафу, где нашел несколько пар засаленных пуант. Ничего, напоминающего дневник или тетрадку с такими же, как найденный в помойке, листками. А что, если… она не чувствовала себя здесь в безопасности? Тогда она будет прятать дневник так, чтобы его не нашли. А значит, это будет не то место, которое выбрал бы любой другой подросток. Они находятся в квартире, значит, люки в полу исключены. Но может, есть вентиляционные шахты? Или что-то подобное? Она тонкая и хрупкая, легко залезет под кровать или под стол. Аксель включил на телефоне фонарик (необходимости носить с собой сотовый он сопротивлялся до последнего, но наличие фонарика стало решающим аргументом в споре с шефом) и опустился на колени, методично обследуя пол и плинтусы. Обнаружил, что под рабочим столом плинтус истерся, будто на него все время ставили ноги и ковыряли пальцами. Под батареей у окна ничего кроме пыли и пауков не обнаружилось. Он посветил под кровать. Показалось?

Мягкий ковер заканчивался у ножек, а дальше – деревянный пол. Грин направил поток света так, чтобы он высветил пыль. Да. Под кроватью определенно лазили. И все время в одно место – в точку прямо под изголовьем, в углу. У ног пыли было значительно больше, чем там.

Какое счастье, что Изольда не помыла полы.

Грин забрался под кровать. Он был значительно больше девушки и тут же уперся плечами и спиной в ламели, кажется, даже приподнял их вместе с матрасом и постельным бельем. Кончик плинтуса в самом углу прилегал неплотно. Грин подполз к нему и посветил. Его явно отрывали и ставили на место. Высвободив руку, он потянул за деревяшку, и та легко и бесшумно отклонилась, высвобождая небольшое, но достаточное для того, чтобы скрыть тонкую тетрадку, пространство.

Да! Порадовавшись, что перчатки на руках, он достал дневник и аккуратно выбрался из-под кровати. Весь в пыли, но страшно довольный. Сел за стол, открыл страницу и чуть не застонал от разочарования: заполнено было всего три страницы. И последняя дата – 10 сентября. Он наскоро пробежал текст в поисках имен или того, что прольет свет на убийство. Но вычитал лишь то, о чем догадывался и так: девушка ходила к психологу в центр реабилитации Себастьяна Хоула. И она не ладила с другими балеринами. Вернее, ладила не со всеми.

Грин сунул тетрадку в пакет для вещдоков, его опустил в небольшую сумку, которую всегда возил с собой в кофре мотоцикла, тщательно отряхнулся и вышел из комнаты, понимая, что больше искать в ней нечего.

Изольда встретила его с напряжением.

– Что-то нашли?

– Дневник, – решил не скрывать он. – Но тетрадь новая, всего четыре записи. Не знаете, где может быть остальное?

– Лори вела дневник? – максимально искренне удивилась женщина.

Грин ей не поверил.

– Вы что-то знаете, но не хотите рассказывать. Поверьте, какими бы страшными ни были ваши семейные тайны, вы меня не удивите, а я вас не осужу. Не вы же убили свою дочь?

По щекам женщины потекли слезы. Она прислонилась спиной к стене и закрылась руками. Грин стоял у двери в комнату ее убитой дочери, смотрел на нее и ничего не чувствовал, кроме навалившейся усталости. День был сложным, он почти не спал, он еще должен заехать в участок, потратив почти час на дорогу, потом вернуться домой, и неизвестно, что там его будет ждать: гробовое молчание, вспышка страсти или скандал. На тепло и нежность он не рассчитывал.

– Если вы скроете важную для следствия информацию, могут пострадать другие.

– Другие? – Ее