Темная богиня - Бри Деспейн

Тут меня захлестнуло чувство вины. Как я только посмела? Ведь сама я чуть не отступилась от Дэниела лишь потому, что столкнулась с непредвиденными проблемами. А теперь имею наглость цитировать Священное Писание родному отцу, да еще с ошибками.

Папа провел ладонью по лицу.

— Прости меня, Грейс, ты права. Это мое бремя, и я должен его нести.

Он положил руку Дону на плечо:

— Пожалуй, я поговорю с мистером Деем еще раз.

Дон порывисто обхватил отца своими ручищами.

— Спасибо, пастор Дивайн!

— Пока что не стоит благодарности, — отец едва не задохнулся в смертельных объятиях великана. — Мне придется на время забрать твой нож.

— Нет! — воскликнул Дон. — Он же дедушкин. Единственное наследство, которое мне от него досталось! Он мне нужен… для чудищ.

— Таковы условия сделки, — отрезал отец и посмотрел на меня. — Грейс, спрячь нож в надежном месте. — Он повел Дона из кабинета, по дороге тот с тоской озирался на свое сокровище. — Через пару недель обсудим, можно ли его тебе вернуть.

Я засунула контрольную обратно в рюкзак, распрощавшись с надеждой получить сегодня папину подпись, и взяла в руки нож. Он оказался тяжелее, чем я ожидала. Тусклая поверхность лезвия была испещрена загадочными темными знаками. Нож выглядел старинным, даже драгоценным. Я знала, что отец имел в виду под надежным местом. Отодвинув цветочный горшок, стоявший на книжном шкафу, я извлекла спрятанный за ним ключ и отперла верхний ящик отцовского стола, где тот хранил самое важное — например, сейф для воскресных пожертвований и аптечку. Я сунула кинжал под карманный фонарик и вновь заперла ящик.

Положив ключ на место, я ощутила укол сожаления. Хоть я и помнила, на что способен Дон, вооруженный холодным серебряным клинком, но все-таки невольно сочувствовала его утрате. Каково это — лишиться единственной памяти о дорогом человеке?

— Привет, — окликнула меня Черити, незаметно скользнув в кабинет. — Ты просто молодец. Я слышала, что ты сделала для Дона.

— Вообще-то, я больше думала о папе, — сказала я. — Не хочу, чтобы завтра утром ему пришлось раскаиваться за сегодняшний поступок.

— Боюсь, завтра ему в любом случае придется нелегко.

Я вскинула глаза на Черити — казалось, она с трудом сдерживает слезы.

— Почему?

На самом деле я не хотела слышать ответ. Я цеплялась за надежду, что завтра все будет по-старому: утренняя овсянка, заурядный школьный день и курица с рисом на ужин в теплом семейном кругу.

— Дочери Мэри-Энн хотят похоронить ее завтра, накануне Дня благодарения, чтобы не отменять отпуск.

— Ну, это меня как раз не удивляет, — вздохнула я. — После смерти обычно следуют похороны.

Я с детства помогала маме готовить тонны плова и других кушаний в помощь скорбящим семьям и свыклась с мыслью, что такова уж судьба пасторской дочки. Впрочем, на похоронах близких я не бывала с восьми лет, с тех пор как умер мой дедушка.

— Самое плохое еще впереди, — сказала Черити. — Родные Мэри-Энн позвали на похороны пастора из Нью-Хоуп. Они не хотят, чтобы папа вел церемонию, потому что все еще злы на него.

— Что?! Это нечестно! Папа всю свою жизнь знал Мэри-Энн, она была его прихожанкой до того, как ты родилась!

— Знаю. Но родственники не желают ничего слышать.

Я бессильно опустилась на стул.

— Неудивительно, что папа так сдал.

— А знаешь, что хуже всего? Пастору Кларку рассказали о нашем воскресном дуэте, и теперь он хочет, чтобы мы пели на похоронах, потому что это был любимый псалом Мэри-Энн.

Я открыла рот, чтобы возразить, но Черити меня опередила:

— Мама считает, мы должны спеть. Дескать, это наш долг и все такое.

Долг. Я успела возненавидеть это слово.

Вечер среды, похороны.

Мрачная тень легла на приход, затронув сердца всех, кто пришел в церковь на похороны Мэри-Энн Дюк. В этот день даже школьников отпустили с уроков пораньше.

Казалось, все охвачены унынием — все, кроме моей матери. Услышав в четыре утра, как она громыхает кастрюлями на кухне, я поняла, что мама все еще одержима стремлением к совершенству. Она затеяла пир, который насытил бы и тысячу скорбящих. Ее звонкие приветствия приводили в недоумение угрюмых прихожан, стекавшихся в церковь. Любого, кто выглядел хоть чуточку одиноким, мама приглашала на завтрашнее празднество в честь Дня благодарения.

— Приводите всех, кого вам вздумается, — сказала она нам с Черити, пока мы загружали подносы со снедью в «синий пузырь». — Пусть это будет самый веселый День благодарения в жизни вашего отца. Ему сейчас лучше быть среди людей.

Я в этом сомневалась. Сложив с себя обязанности по отпеванию и оставив свое законное место за кафедрой, папа сидел в стороне от всех, в единственном пустом уголке часовни. Мне ужасно хотелось подойти к нему, но вместо этого пришлось сидеть на скамье хора с Черити, глядя, как колышется риза пастора Кларка, который уныло разглагольствовал о добром сердце и щедрой натуре Мэри-Энн, хотя едва знал покойную. Окинув церковь взглядом, я пожалела, что не могу силой мысли воздействовать на мать или брата, чтобы они подошли к отцу и обняли его; но мама накрывала на стол в общем зале, а Джуд сидел в третьем ряду, тесно прижавшись к Эйприл.

Я уставилась на край одеяния пастора Кларка и не сводила с него взгляда, пока не пришел мой черед петь. Орган исторг первые ноты псалма, и я попыталась выдавить из себя нужные слова. По моему лицу прошла судорога. Я поняла, что сейчас расплачусь, но проглотила комок в горле и плотно сжала губы, как делала это всегда. Петь я не могла, иначе сфальшивила бы, а тонкий голосок Черити так дрожал, что мне даже не удавалось определить, какую строфу псалма она поет. Я посмотрела в окно на хмурое небо, затянутое смогом, — даже облака выглядели так, будто вот-вот разрыдаются. И тут я увидела его.

Дэниел сидел в последнем ряду битком набитого балкона, скрестив руки на груди и опустив голову. Должно быть, он ощутил жар моего взгляда, так как поднял глаза. Даже издалека я разглядела, что они покраснели. Дэниел посмотрел на меня так, будто видел всю боль, которую я сдерживала, и тут же вновь уставился в пол.

Я опустилась на скамью. На смену горю пришло любопытство. Черити обняла меня за плечи, видимо, решив, что я не могу справиться с чувствами. Дочери Мэри-Энн разразились нудной хвалебной речью, которой не было конца. Анжела Дюк даже умудрилась ввернуть пару колкостей в адрес моего отца.

Когда панихида наконец закончилась и траурная процессия потянулась на кладбище, я увидела, что Дэниел двинулся в сторону выхода. Вскочив с места и отмахнувшись от всех, кто пытался поблагодарить меня за пение или, вернее, его отсутствие, я быстро надела свое пепельно-серое пальто и натянула перчатки.