Кровь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис

Храбрость кавалера подвигла красавицу на небольшой шаг вперед.

— Но… почему он такой… сухой?

— Мумифицирован. — Джек развернул хвост чучела и потряс им. — Возможно, ему уже сотни лет. А может, и тысячи, кто его знает.

Клотильда придвинулась ближе и даже решилась потрогать шероховатую чешую.

— Он ужасен, — сказала она зачарованно. — А… как ты думаешь, он… они… Есть ли еще и такие же женщины… ну… полурыбы?

— У любой твари в мире есть пара, — изрек важно Джек. — Я думаю, этого бедолагу разлучили с его возлюбленной.

Ответом ему был сияющий — восхитительный! — взгляд.

— О том… о том гласит мой третий подарок. Мой стих в твою честь.

Джек отвел девушку к небольшому диванчику, заставил сесть. Затем еще раз открыл свою сумку и вытащил из нее лист бумаги. Расположившись около монстра, он принял позу, которая, если верить Лебрену[37], изображала трагизм, и завел:

СОНЕТ РУСАЛКЕ

В далеких морях я подругу искал,

Средь мрачных глубин и обветренных скал.

Все было напрасно, как лед холодна,

Бесследно, о боже, исчезла она.

Из сил выбиваясь, Клотильду я звал,

В тоске и печали безмерно страдал.

Но след ее легкий на все времена

Во мгле разметали борей и волна.

Джек оглянулся на аудиторию. Прекрасные глаза девушки влажно мерцали, изящная ручка была прижата к подрагивающим губам.

Я, девою-рыбой навек покорен,

Сегодня на полке каминной стою.

Нет горше страданья тому, кто влюблен,

Ласкать нежным взором русалку свою

И, мысленно с ней пребывая в раю,

Недвижность хранить до скончанья времен!

Джек завершил чтение драматическим придыханием, закатив глаза и словно сквозь толщу воды озирая плафон потолка, рука его при том вскинулась, демонстрируя тщетное желание декламатора всплыть из глубин к недоступным сияющим небесам. Он так и замер, держа паузу и ожидая услышать звуки рыданий.

Она фыркнула.

Бедная девочка. Так расчувствовалась, что не помнит приличий. Он повернулся.

— Рыботорговка?[38]— Нижняя губа слушательницы оттопырилась, между бровями пролегла гневная складка. — Ты сравнил меня с рыботорговкой?

— Что? — Джек опешил. — Нет, вовсе нет. Я сравнил тебя с полудевушкой-полурыбой! Это совсем разные вещи, взгляни!

Он показал ей листок, и она склонилась над ним.

— Ah, je comprends. Je suis рыботорговка — la Petite Fille de la Mer. Comme lui, полурыба. Un moitie poisson?[39]

— Exactement[40].

Складка между бровями расправилась, она изучала листок.

— Мне кажется, это лучше звучало бы… en francais[41].

— Ну конечно! Еще бы! Куда нам до вас!

Джек был задет. Нет, он вовсе не возражал, когда кто-то анализировал его творчество. Серьезный разбор должно только приветствовать, но эта барышня могла бы, кажется сперва выразить свои чувства, оставив всю критику на потом.

— Клотильда, — грустно спросил он, — тебе не понравился мой сонет?

— Ah, поп, Жак. Je 1'adore[42]. Он потрясающий. Настолько… настолько…

В поисках нужных эпитетов она вновь заглянула в листок.

Еще одного комментария он бы не вынес. Да и пора было переходить к следующим шагам.

— Разве поэт не заслуживает вознаграждения?

Ее невинные глазки тут же изобразили полнейшее непонимание.

— Какого вознаграждения?

Джек сел с ней рядом, взял за руку. Точно так же они сидели две недели назад. Тогда он перецеловал все ее пальчики. Теперь в его мыслях витало еще кое-что.

— Такого.

Он чуть подался вперед.

— Жак! — Она отвернулась, но не сдвинулась с места. Да и отвернулась не столь уж решительно, чтобы его губы не могли дотянуться до ее нежной щечки. — Жак, — повторила она. Но уже совсем другим тоном, вновь поворачиваясь к нему. — Мы не должны. Мой отец…

— Ушел, — быстро сказал он. — А Клод получил серебряную монету.

— Клод? — обеспокоенно встрепенулась Клотильда, но была вынуждена умолкнуть.

Джек закрыл ей рот поцелуем. Позволить, чтобы она произносила еще чье-то имя, он просто не мог.

Приникнув к возлюбленной, он одной рукой придержал ее спину, чтобы инстинктивное желание вырваться не одержало в ней верх. Мера помогла. Ее стан, поначалу напрягшийся, постепенно расслабился, а ее губки оказались такими же сладкими, какими они ему и представлялись. И этот эффект, разумеется, не имел ничего общего с прилипшей к ним сахарной пудрой.

Короче, Джек ощутил себя на вершине блаженства и мог бы сидеть вот так хоть неделю, хоть две. Однако Клотильда стала все больше и больше отклоняться назад, и он, дабы продлить сладостные мгновения, потянулся за ней. Так продолжалось какое-то время, потом равновесие было нарушено, и они оба упали: она — на спину, он -на нее. Теперь не только сладкие губки, но и другие, более рельефные части замершего под ним тела, сказали ему, что она и впрямь развилась.

— Клотильда, — хрипло выдавил он.

И услышал шаги. Кто-то поспешно поднимался по лестнице.

Через миг Джек стоял в одном углу комнаты, Клотильда — в другом, судорожно одергивая помятую юбку. Как только она замерла, отвернувшись к окну, дверь широко распахнулась.

— Месье Гвен!

— Месье Абсолют!

На пороге стоял отец Клотильды. Несмотря на свой низенький рост, он был очень широкоплечим, с удивительно крупными для ювелира руками. Теперь они нервно стискивались и разжимались, а острый взгляд француза буравил то гостя, то дочь.

— Я решил, что вы уже не придете сегодня, месье Абсолют, и лишь потому позволил себе уйти.

Он вошел в комнату, озираясь по сторонам, будто в ней мог прятаться еще кто-то. Клод, сопровождавший его, остался стоять, где стоял, с равнодушно-скучающим видом.