Секретное оружие - Лев Овалов

В кабинет вошел секретарь.

— Вас спрашивает по телефону академик Глазунов.

— Легок на помине!

Пронин взял трубку.

— Здравствуйте, Георгий Константинович!

Глазунов хотел увидеться с Прониным.

— А зачем ко мне? — сказал Пронин. — Я сам приеду. На месте и поговорим о делах.

Пронину хотелось непосредственно познакомиться с обстановкой в институте.

Закончив этот короткий разговор, он обратился к Ткачеву:

— Я сейчас в институт, Глазунову нужно о чем-то со мной поговорить. А вы вызовите ко мне часа через два эту самую дочку. Только не испугайте девицу, и так, чтобы у нее дома — никто и ни о чем.

Знаменитый ученый мало походил на чудаковатого академика, какими их часто изображают драматурги. Ему не было и пятидесяти лет. Здоровый, подтянутый, аккуратный, он скорее напоминал высокопоставленного штабного офицера, одетого в штатский костюм.

— У нас большая потеря, — пожаловался Глазунов.

— Знаю, — сочувственно откликнулся Пронин.

— Только что с похорон, — задумчиво сказал Глазу­нов. — Со странных похорон…

— Почему “странных”?

— Не верится, что мы потеряли Марию Сергеевну…

Пронин испытующе посмотрел на собеседника.

— То есть как “не верится”?

— Мария Сергеевна была человеком умным и урав­новешенным. Она не из тех мечтательниц, которые не замечают, что происходит вокруг… — Глазунов помол­чал. — Ей незачем было ехать в этот вечер в Рассадино. — Глазунов опять помолчал. — Не нравится мне этот странный звонок, после которого она покинула дом. — Он говорил медленно, веско, каждую фразу сопровождал паузой. — Я не верю в шутки судьбы…

— Вы что же — спорите против очевидности?

Глазунов развел руками.

— Не против очевидности, но у меня нет уверенности, что Мария Сергеевна погибла из-за собственной неосторожности.

— Почему?

— Я бы скорей поверил, что ее нарочно вызвали, — пояснил Глазунов. — Хотели чего-нибудь от нее добиться и погубили…

— А почему именно ее?

— Потому что в институте только три человека полностью осведомлены о новом открытии, и те, кто интересуется нашими тайнами, вероятно, знают имена этих людей. Выманить Федорченко или меня сложнее. Мария Сергеевна менее известна, да к тому же могли рассчитывать и на то, что она женщина. Ну а женщин принято считать послабее характером. Легче обмануть, легче принудить…

Пронин насторожился.

— А ее легче принудить?

— Нет, далеко не легче. По-моему, просто даже невозможно…

Глазунов плотно сжал губы.

— Чего же вы хотите, Георгий Константинович?

— Проверки. Марии Сергеевне было не до прогулок по ночам. Повторяю: может быть, это излишняя подозрительность, но я решил высказать вам свои сомнения. Был на похоронах и все время думал, а вдруг здесь… преступление.

— Вы правы, — сказал Пронин. — Скажу даже больше. Вы хоронили не Ковригину. Ее подменили. Похитили…

Глазунов поднялся.

— А где же Мария Сергеевна?

— Этого мы еще не знаем, — тихо произнес Про­нин. — Но чтобы найти ее, необходимо создать у похитителей полную уверенность в том, что они хорошо разыграли свою игру, что никто не сомневается в том, что сегодня хоронили Ковригину. Если ее не убили, значит, она нужна живая. Но если они почувствуют, что мы напали на их след, они могут избавиться от живой улики.

— Понятно, — медленно произнес Глазунов. — Но я надеюсь…

— И я надеюсь, — сказал Пронин. — Пусть только побережется Федорченко, да и вы сами будьте поосторожнее.

Вернувшись из института, Пронин вызвал Ткачева.

— Девица здесь?

— Ждет.

— Какое впечатление?

— Хорошее.

— Ну-ну…

Пронин был предубежден против дочери Ковригиной. Она сознательно вводила в заблуждение следователя. Кто ее направлял?

Пронин осведомился:

— Говорили с ней о чем-нибудь?

— Нет.

— А как реагировала на вызов?

— Принеслась как на крыльях.

— Спрашивала о чем-нибудь?

— Ни о чем…

Ткачев ввел Леночку.

— Садитесь, — сказал Пронин.

Леночка села.

Пронин молчал.

Леночке стало не по себе.

— Как вас зовут? — спросил Пронин.

— Ковригина… Елена Викторовна…

Пронин пристально наблюдал за Леночкой. И постепенно его предубеждение рассеивалось. Светлые русые волосы слегка пушились над открытым и прямым лбом. Из-под темных, резко очерченных бровей смотрели большие вдумчивые глаза. Настоящие карие глаза, о каких поется в народных песнях. Подбородок был крутоват и свидетельствовал о доле упрямства в характере, но все лицо выражало столько простодушия и непосредственности, что просто невозможно было заподозрить ее в притворстве.

— Вы похожи на свою мать? — неожиданно спросил Пронин, спросил неприветливо, сухо.

— Говорят… — Леночка смутилась. — Только мама гораздо красивей… — Она совсем смешалась. — Вы не подумайте, будто я считаю себя красавицей, — добавила она. — А мама красивая. Это все говорят…

Девушка, которая сидела сейчас перед Прониным, была удивительно прелестна, и он с горечью подумал о том, что наружность бывает обманчива.

— Можете идти, товарищ майор, — сказал вдруг Пронин Ткачеву…

Ему не хотелось, чтобы в эту минуту рядом с ним находился Ткачев. Вопреки сложившейся предубежденности девушка производила хорошее впечатление, а Пронин не любил ошибаться, он хотел разобраться в этой девушке один на один и затем уже сообщить свое мнение Ткачеву.

Пронин и Леночка остались вдвоем.

— Значит, так… — сказал Пронин и опять замолчал.

Леночка ждала.

Он помолчал и вдруг решил сразу задать ей самый главный и самый неприятный вопрос.

— Как же так? — откровенно спросил он. — Как же вы пошли на то, чтобы признать чужую женщину своей матерью?

У Леночки выступили на щеках красные пятна. Она растерянно посмотрела на Пронина.

— Но ведь вы же сами! — сказала она. — Вы сами велели мне это сделать!

— Что сделать?

— Говорить, что мама попала под поезд, — сказала Леночка. — Что у нее на руке “Люся плюс Боря”.

— Кто велел? — озадаченно переспросил Пронин.

— Ну не вы лично, но ваш работник. Товарищ Ко­ролев.