Поражение Федры - Лора Шепперсон

Ведь ты потомок Посейдона? – спросила я, желая и ему мягко напомнить об обязанностях по отношению к богам, и свои мысли направить в более подобающее русло. Нельзя забывать о богах. Ипполит – мой пасынок, пусть это родство и кажется неподходящим и неподобающим, как мужская туника на хрупких женских плечах.

– Я говорил тебе, что поклоняюсь Артемиде. – Он высоко вскинул голову, его ноздри раздулись.

На секунду прикрыв глаза, я спокойно сказала:

– Я чту всех богов, особенно тех, от кого происхожу: бога солнца Гелиоса и…

– Мне плевать, от каких богов ты происходишь, – оборвал меня Ипполит и засмеялся над моим шокированным лицом.

– Если ты и дальше будешь пренебрегать богами, то они покарают тебя, – попыталась вразумить я его, не желая отступать так скоро.

– Ты и правда в это веришь? – спросил он, вращая что-то в руке. Приглядевшись, я поняла, что это кнут.

– Конечно, – твердо ответила я, не обращая внимания на вспыхнувший внизу живота огонь.

Однако Ипполит уже размашистым шагом шел прочь.

– Только одна богиня достойна поклонения и повиновения, и это Артемида, – бросил он через плечо. – Запомни мои слова: она защитит меня от всех остальных.

Меня бросило в дрожь от его непомерной гордыни, и в тот же самый миг на солнце набежало облако. Как будто мой дедушка Гелиос выразил Ипполиту свое несогласие.

Ночной хор

Мы все – женщины Афин, откуда бы ни происходили.

Послушайте нас. Просто послушайте.

Берегитесь! Вокруг мужчины, которые причиняют нам боль. Мы не хотим, чтобы вы тоже прошли через это.

Алкестид взял меня насильно, когда мне было пятнадцать.

Я гожусь ему в матери, но…

Никогда, никогда, никогда не оставайтесь наедине с Диоскором.

Почему меня никто не слышит? Я хочу быть услышанной. Хочу, чтобы мне поверили.

Меня заставили.

Я не хотела.

И со мной это было.

И со мной.

И со мной.

Со мной тоже.

Федра

И вот лунный цикл спустя от богов по-прежнему ни намека на возмездие Тесею. Я почти не вижу его. И на берег не хожу – не оттого, что избегаю встреч с Ипполитом, а потому что погода изменилась и мне приятнее оставаться в своих комнатах, есть приготовленную Кандакией еду, спать или мечтать о возмездии.

Лежа в постели или преклонив колени перед алтарем, я воображала, каким будет отмщение богов. Каким образом я узнаю, что оно грядет, чтобы стать его свидетельницей, так же как была свидетельницей самого преступления? И сыграю ли я хоть малейшую роль в небесной каре? Мне представлялась оставленная мной в коридоре скрученная веревка, о которую Тесей спотыкается и ломает себе шею. Или не убранный вовремя протухший кусок пищи, которым он подавится и умрет. Подобные мысли я всегда сопровождаю тихими словами: «По воле богов». Какую бы форму ни приняла месть богов, меня устроит любая.

Вдруг пришло осознание, что я должна рисовать. Нельзя и дальше продолжать жить так, чувствуя себя тут ненужной и лишней. Надо оставить свой след и показать, что я здесь своя. Я опустилась возле сундука и вытащила краски. Пальцы задели маленький лабрис, но я сделала вид, что не заметила этого. Стоило же рукам коснуться ярких красок, как меня затрясло, и я поспешно схватила кисть. Почему женщины хотят вышивать, когда могут предаваться такой отраде?

Я застыла у стены, одной рукой держа кисть, а другой задумчиво подперев подбородок. Наносить краски еще не время, сначала надо подготовить стену, предварительно ее побелив. Я медлила не потому, что боялась быть пойманной за этим занятием, – просто боялась сделать что-то не так. Здесь стены неровные, грубее, чем на Крите, не отделанные до конца. Я не понимала, как быть. Может, нужно…

«Хватит, – осадила я себя. – Мне нужно всего лишь нанести на стену побелку. Такое по силам даже чернорабочему». Я подняла кисть и неуверенно сделала первый мазок.

А потом не успела оглянуться, как, подобно ласкающей младенца матери, любовно оглаживала стену кистью с краской. Я наслаждалась ощущением кисти в пальцах и текстуры стены под ней, точно музыкант, извлекающий из инструмента звуки новой мелодии. Я подчиняла стену своей воле, собственному видению и чувствовала себя богом, сотворяющим мир. Простое белое покрытие, сквозь которое все еще просвечивала поверхность стены, для меня равнялось шедевру.

Вскоре я поняла, почему подобное занятие поручали чернорабочим: для него требовалась большая кисть. Моя тонкая кисточка, идеальная для изображения людей или критских быков, в этом деле не годилась. Мужчина с широкой кистью и крепкими руками покрыл бы мою стену побелкой раза в четыре быстрее. Но меня это не волновало. Я красила упорно, не обращая внимания на ноющее запястье, пока тонкие белые мазки, идущие от самого центра, не покрыли всю площадь стены. Низ я закрашивала сидя на корточках, а верх – стоя на кресле. От паров краски кружилась голова, и я заканчивала начатое, ухватившись рукой за спинку кресла, решительно настроенная одолеть эту стену.

Наконец вся стена была покрыта. Покачнувшись, я спустилась на пол и взглянула на дело своих рук. Стена была неровной. Краска легла пятнами, неоднородно. Отчетливо виднелись следы кисточки. Но это была моя стена. Я решила ее покрасить и справилась. И это совершенно точно победа.

Теперь осталось придумать, как эту стену украсить. Об этом я еще не успела поразмышлять. Я могла бы начать роспись с критского быка, на котором уже набила руку, но не могла представлять его, не вспоминая нанизанное на его рога худенькое тело – эта картина до сих пор стоит перед глазами. Нет, нужна свежая идея. Надо показать, что я приняла новый дом. На ум пришел символ Афин – мудрая старая сова, ассоциирующаяся с богиней Афиной, но я не видела ни одной вблизи, поэтому вряд ли смогу верно передать глаза. Отец Тесея Посейдон, с трезубцем в руках, – слишком банально.

После долгих раздумий я решила изобразить море: бьющие о берег синие волны, залитые золотым светом солнца. Подходящий символ: Посейдон, отец Тесея, в паре с Гелиосом, моим дедом. Муж и жена, объединившие богов. Губы дрогнули в улыбке – вспомнился урок, который наш мастер фресок Алессандро давал своим ученикам, не зная о моем присутствии среди них.

– Не забывайте: вы художники, но творите вы для своих покровителей – тех, кто дает вам работу. А чего ваш покровитель жаждет больше всего? Само собой, быть превознесенным. Чтобы личность художника отошла на второй план, а на первом красовался он сам. Как этого добиться? Дать ему почувствовать себя важным. Они считают себя потомками богов. Так сделаем же их богами! Превозношение – в нем вся суть. И именно оно оплатит ваш ужин.

После его слов я внимательно осмотрела наш главный зал – во всем дворце я любила это место меньше всего, в то время как отец его обожал – и отметила мощь и силу критского быка. И в самом деле превознесение. А кого будут помнить дольше: Алессандро, гениального художника, нарисовавшего эти фрески, или царя Миноса, сына Зевса, которого олицетворяет критский бык?

Держа это в уме, я решила сделать акцент на море, а не на солнце в небесах. Возможно, моему супругу будет приятно напоминание о том, что его отец – владыка морей и океанов.

Нанесение красок дарило гораздо больше удовольствия, чем побелка стены. Я получила возможность сотворить собственный океан, изобразить его воды различными оттенками синевы, выделить волны мазками белой и черной краски. Получилось ли у меня передать воображаемый образ? Конечно же, нет. Между ним и реальной картиной зияла огромная пропасть, и, должна признать, я понимала это даже в своем крайне увлеченном состоянии. Но рисовала я с наслаждением, с головой уйдя в творческий процесс, пока уже не перестала различать, где я сама, а где моя работа. Без сомнения, любой человек принял бы меня за наивную дурочку, избалованную принцессу, играющую в художника. Позже