Все, что вы скажете - Джиллиан Макаллистер

Адвокат приехала в девять утра. Сержант Моррис – не понимаю, какой у них график смен, – забрала меня из камеры и отвела в большую комнату для допросов.

Меня мучает похмелье. Всю ночь я просыпалась каждые тридцать минут, а когда один раз не услышала, как меня позвали по имени, полицейский зашел в камеру и разбудил меня. Как только удавалось заснуть, приходило время следующей проверки.

Сара оказалась не совсем такой, как я ее представляла, но в целом я была недалека от истины. Она высокая и стройная, может быть, такая же высокая, как Рубен, с длинными темными кудрявыми волосами. Зубы кривые, но очень белые, и несмотря на утро, на губах красная помада. От нее веет каким-то шиком.

– Джоанна, это ваш адвокат, Сара Абберли. Сара, это Джоанна. – Сказав это, Моррис развернулась и вышла, не сказав больше ни слова.

– Итак, – кивает Сара, как только мы остались одни.

Мне нравится это деятельное «итак».

– Ваше дело передали в отдел уголовных расследований, который занимается тяжкими преступлениями, – продолжает мой адвокат.

– Я лишь…Что все это значит? Я всего лишь его толкнула.

Она смотрит на меня голубыми и цепкими, как у ястреба, глазами; оценивает обстановку: мою одежду, обувь и трясущиеся руки. Достает ручку и блокнот с логотипом юридической фирмы и записывает мое имя, дату и время, а затем переводит взгляд на меня. Я замечаю ее тонко выщипанные, угловатые и темные брови.

– Что произошло? – Простой вопрос.

Начинаю рассказывать с самого начала.

Сара время от времени делает пометки, но по большей части просто смотрит на меня, иногда кивая.

Я рассказываю ей обо всем, кроме одного. И это даже не ложь, просто недомолвка.

Не говорю ей только о паузе перед звонком, во время которой мужчина лежал в луже. Не могу рассказывать об этом, не хочу, чтобы она знала о моей нерешительности. Там, в другой жизни, я могла бы вообще сбежать. Так что говорю, что вытащила его из лужи сразу же.

Как только я заканчиваю, Сара поясняет:

– Смотрите, они мне не дали никакой информации. Поэтому и вам лучше воздержаться от комментариев.

– Никаких комментариев? Почему? Мне есть что сказать, я хочу все объяснить.

– Я знаю. У вас сильные доводы в свою защиту, но они попытаются их разрушить. Мне не сообщат ничего: не ознакомят с вашими заявлениями, сделанными на месте происшествия; не передадут данные о травмах жертвы; даже не расскажут, есть ли у них свидетели.

– Я… Он лежал внизу, у подножья лестницы, я сказала, что толкнула его.

– Мой совет – не давать комментариев на допросе, – повторяет она резким и острым, как бритва, голосом, который режет меня на части.

Смущенная ее тоном, оглядываю комнату. Облицовка на стенах серо-зеленого цвета, как грязный пруд, и пористая, из-за этого комната кажется меньше. Наверное, это звукоизоляция. Замечаю на стене выпуклость – вытянутая плитка из белого пластика с красной границей, – и тянусь к ней пальцами.

– Не надо, – говорит Сара, поднимая свою тонкую руку, чтобы остановить меня. – Это тревожная кнопка. Нажав ее, вызовите сюда кучу полицейских – это последнее, что вам нужно.

– Ладно, не буду давать никаких комментариев, – соглашаюсь я после минутного раздумья.

– Хорошо. Еще один момент, Джоанна. Думаю, они будут говорить о преднамеренном нанесении тяжких телесных повреждений.

– Что такое преднамеренное нанесение тяжких телесных повреждений?

– Это очень серьезно.

Она передает мне листок бумаги, с распечатанной из интернета статье с заголовком: «Закон о преступлениях против личности 1861 года».

Преступления против личности.

– Извините, все еще не понимаю.

– Смотрите. – Сара берет листок бумаги и ручку. На листке пишет: убийство; попытка убийства; непредумышленное убийство; статья восемнадцатая, нанесение тяжких телесных повреждений; статья двадцатая, тяжкие телесные повреждения; обычное нападение. – Это в порядке уменьшения тяжести преступления: убийство, попытка убийства, оправданное убийство. – Она указывает на слова по списку.

– Но я же никого не убивала.

– Статья восемнадцать предусматривает намеренное тяжкое нанесение вреда здоровью. Статья двадцатая – тяжкий вред здоровью.

– Понятно.

– И последнее – обычное нападение. – Она постукивает ручкой по листку бумаги.

Мне интересно, нравилось ли ей учиться в юридическом колледже; всегда ли она хотела быть адвокатом? А вдруг ее уже разочаровала бюрократическая система? Я никогда не думала о том, чтобы стать юристом, хотя возможно, должна была бы. Мне нравится то, чем занимается Сара. Работать по выходным и проводить весь день в полосатом костюме.

– Предумышленное нанесение тяжких телесных повреждений идет как раз за непредумышленным убийством.

Я вожу пальцем по словам. Она настолько сильно давила ручкой, что буквы стали трехмерными, бумага под ними продавилась.

– У меня не было никакого намерения.

– Вы толкнули человека, – мягко напоминает Сара.

– Но… Он был… Сэдик был…

– Я знаю, и мы этим воспользуемся. Скажем, что это была самооборона, и подкрепим ее еще одним правовым термином – заблуждение. Если вы чистосердечно верите в какое-то заблуждение, то суд будет рассматривать его, как если бы это было правдой.

– Хорошо.

Нанести тяжкие телесные повреждения предумышленно. С каким умыслом? Я что, чудовище? Очень хочу, чтобы в комнате для допросов было зеркало, чтобы посмотреть на себя, увидеть, изменилась ли я. Не видела свое отражение с вечера пятницы.

Сара откидывает волосы, такие же легкие, как у меня, назад, они отлетают и снова возвращаются, как трава, колышущаяся под весенним ветром.

– Хорошо, Джоанна. – Она наклоняется вперед, туфли скользят по линолеуму под столом. – Давайте обсудим худшие варианты развития событий.

Она говорит со мной честно, потому что я правильно говорю и выгляжу достаточно умной – а значит, еще не совсем пропащая. И со мной можно общаться на равных.

– Нет, я… Я не хочу знать, мне не нравятся худшие варианты развития событий.

Я не стала добавлять, что предпочитаю прятать голову в песок; что я теряла работы, проваливала экзамены и просто не занималась нужными вещами, когда это было важно; что я бросала на полпути дела, которые казались слишком сложными, чтобы продолжать.

Адвокат откидывается назад, пристально глядя на меня.

– Нет? А я бы хотела знать.

– Нет.

– Кем вы работаете?

– Я работаю в передвижной библиотеке.

И снова кажется, что моя работа осталась где-то в другой вселенной: завсегдатаи, у которых есть прозвища; тихий, по-буддистски спокойный Эд – библиотекарь и мой начальник; дети, которым я помогаю открыть для себя волшебный мир чтения. Мне многое нравится в моей работе: сидеть под навесом в тихий солнечный день; рекомендовать книги, которые понравились мне самой; разговаривать с людьми.