Слабо не влюбиться? - Татьяна Юрьевна Никандрова

Соколова дикими ненавидящими глазами, но при этом продолжает затравленно отступать назад. Ответного удара не последует. Максимум, что может Демид, — это чесать своим грязным языком.

— Закрой рот! — рявкает Тёма, обрывая поток словесного дерьма. — Иначе мое колено передаст привет твоим кишкам.

Пыхтя, Лапин наконец распрямляется и убирает руки от лица. Его нос выглядит ужасно — распух и весь в крови. Наверное, это перелом.

— Ты пожалеешь, гад, — отзывается он тихо.

— И что ты сделаешь? Нажалуешься папочке? — насмешливо интересуется Соколов. — Ну так давай. Думаю, он уже в курсе, что его сын — трусливый гондон.

— Пошел ты! — Демид сплевывает прямо на пол и нетвердым шагом устремляется прочь.

Глава 16

— Тём, ну как дела? — после уроков догоняю друга в школьном холле. — К директору не вызывали?

— Пока нет, — он притормаживает, подстраиваясь под темп моих шагов. — Завтра, наверное.

Разумеется, Соколов вмазал Лапину за дело. Но мы оба знаем, что драки вне зависимости от их причин в школе, мягко говоря, не приветствуются. А значит, разборок с администрацией другу не избежать. Вызовут на ковер и будут дрючить: кто, кого, за что, зачем. Может, даже родителей пригласят.

— Слушай, я прям не знаю, что сказать… — заминаюсь. — Спасибо, что вступился. Ты был очень крут.

— Не за что, малая. За тебя любого порву, — парень сдувает со лба пепельную челку и распахивает дверь, пропуская меня вперед.

Выхожу на улицу, и по щекам ласковым дуновением прокатывается теплый сентябрьский ветер. Все-так ранняя осень — квинтэссенция красоты и пленительного изящества природы. Подуставший от изнуряющей августовской жары мир погружается в багряно-красные, желтые и золотые оттенки. Наполняется благородством и поэтическими образами.

Недаром ведь про осень написано столько потрясающих стихотворений. В каждом из них — частичка любви к рыжим листьям, что нарядным ковром устилают землю, к солнцу, которое уже не печет, но все еще греет, и к воздуху, пропахшему теплой сыростью, мелким дождем и, как по мне, пряным латте. Это мой любимый напиток в золотую пору.

— А ты не боишься, что Демид и правда отцу настучит? — оглядываюсь на друга, который тоже увлечен созерцанием осеннего пейзажа.

— Допустим, настучит, — переводит взгляд на меня. — И что дальше? Ну устроит Лапин старший скандал. Ну впаяют мне какое-нибудь наказание. Не смертельно.

— А если исключат? — спрашиваю с опасением.

— Не исключат, — с непоколебимой уверенностью заявляет Артём. — Не переживай, Вась, я тебя тут одну не оставлю.

Черт! Как же приятно ощущать его заботу! Прямо до мурашек приятно!

— Спасибо, Тем, — повторяю снова. — Ты лучший.

Соколов закидывает руку мне на плечо, и мы вместе, не спеша, спускаемся по лестнице. Вжимаюсь носом в его джинсовку и на секунду прикрываю веки от удовольствия. Тёма пахнет тепло, сладковато, а за счет терпких жасминовых ноток еще и очень «плотски».

Почему-то хочется его укусить. Задрать футболку и вонзиться зубами в мягкую кожу чуть ниже ключиц. Знаю, порыв максимально странный, но мои подростковые гормоны, всколыхнувшись, вдруг зажили своей жизнью.

— Ты домой? — губы парня касаются моего виска, и по спине пробегает волна тока.

— Да.

— Давай сначала заскочим в Мак? Перекусим.

— Хорошо, — улыбаюсь и прижимаюсь к нему чуть теснее.

На самом деле я не голодна, но любое времяпровождение в компании Тёмы мне в радость. Даже если просто придется сидеть и наблюдать за тем, как он пожирает гамбургеры.

До ресторана быстрого питания мы доходим за десять минут и, сделав заказ, занимаем уютный столик у окна. Соколов стягивает джинсовую куртку, оставаясь в одной футболке, и хитро мне подмигивает:

— Спорим, я сейчас сделаю нечто такое, отчего твои глаза вылезут из орбит.

— Мои глаза покинут свои орбиты, только если ты прилюдно разденешься, — хихикаю я. — Остальным меня не удивить.

— Точно? — парень подается вперед, и его лицо оказывается совсем близко.

Ох, нет. Я узнаю этот шальной взгляд. В голубых глазах пляшут оголтелые черти, а здравый смысл стремительно покидает чат.

Сейчас Соколов что-то выкинет. Зуб даю.

— Тем, я пошутила. Не надо раздеваться. Моя детская психика такого не выдержит.

— Да, ладно, Солнцева, не боись. Мой контент с пометкой шестнадцать плюс.

С этими словами он выходит из-за стола и, встав напротив меня, задирает футболку до самых ребер.

Я вперяюсь завороженным взглядом в его оголенный живот и пораженно ахаю, прикрыв рот рукой.

Не знаю, что меня больше шокирует: вид обнаженного рельефного пресса, свежая наколка, которая красуется чуть ниже пупка, или тот факт, что Тёмкино тату в точности повторяет картинку, которую я рисовала год назад в его комнате: одуванчик с разлетающимися зонтиками, которые в полете превращаются в две ладошки, держащиеся за мизинчики.

Для меня это изображение — символ нашей дружбы, ведь она началась именно с одуванчиков. Нам с Темой было, кажется, лет по пять. Он спросил, слабо ли мне открыть рот и закрыть глаза. Я, конечно же, повелась на его подначку. Разомкнула губы и тут же закашлялась, потому что засранец запихнул мне в рот белый одуванчик с созревшими семенниками.

Помнится, после этого я накинулась на Соколова с кулаками, а он ржал во весь голос. Я носилась за ним по полю, а, поймав, проделала тот же фокус: до предела набила его рот одуванчиками. Когда конфликт был исчерпан, мы с Темой помирились на мизинчиках, хором повторяя фразу «мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Потом он повалил меня наземь, и мы вместе, хохоча и визжа от радости, катались по траве. Юные, беспечные, счастливые.

— Ты… Ты набил татуировку? — задыхаясь от удивления, спрашиваю я, хотя это в общем-то и так очевидно.

— Ну да. Нравится?

Глаза Соколова сосредоточены на моем лице. Глядят остро и цепко.

— Еще бы! — все еще нахожусь в поиске нужных слов. — Но Тем! Почему ты решил выбрать именно мой рисунок?

— Изначально это был просто тупой спор с Зацепиным на татушку. Думал, наколю какого-нибудь крутого медведя или, скажем, кинжал. Но, когда дошло до дела, я решил, что набивать нужно что-то значимое… Ну и в голову пришла твоя картинка. Ты ведь ее рисовала с мыслями обо мне, верно?

— Да… Да, — киваю я, разглядывая детали своего же творения на смуглой коже друга. — Это вроде как про нас. Про нашу дружбу…

— Я так и понял, — Соколов усмехается и хлопает себя по животу. — Решил, что принт нашей дружбы будет круто смотреться на моем пузе.

Татуировка выглядит завораживающе. Мастер, который ее делал, потрудился на славу. Линии плавные и четкие. Контрасты соблюдены. Пропорции тоже. Меня будто засасывает в незримую пучину прошлого, и я, потеряв связь с реальностью,