Конец лета - Андерс де ла Мотт

– Ну?

Вероника в последний раз взглянула на изображение. У Исака Шёлина была совершенно обычная внешность. Волосы на косой пробор, слегка оттопыренные уши, застенчивый взгляд. Ни малейшего сходства с блондином из ее группы.

– Это не он.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Ну ладно. – Несколько секунд Маттиас молчал – кажется, обдумывал продолжение. – Сколько раз этот человек приходил к тебе на группу?

– Два. В последний раз – вчера.

– Он разговаривал с тобой напрямую? Задавал вопросы?

– Нет. – Качать головой было, конечно, глупо – Маттиас ее не видел. – Он уходил, как только встреча заканчивалась.

Вероника поразмыслила, не сказать ли про мотоцикл и окурки на улице. Когда-то она рассказывала Маттиасу все свои секреты. Как давно это было! А потом он остался, а она уехала.

– Когда следующая встреча? – спросил Маттиас.

– В понедельник.

– Ты не можешь с кем-нибудь поменяться? – Брат смотрел на проблему практически – именно так, как Вероника и ожидала. Держись в стороне, спрячься на время – а там, может, само рассосется.

– Нет. – Вероника чуть было снова не покачала головой.

– Почему нет?

– Просто нельзя, и все. – Не было никакой охоты объяснять Маттиасу, что именно сейчас у нее нет пространства для маневра. Брат тут же начал бы задавать вопросы, а Веронике меньше всего хотелось рассказывать ему о своем крахе. О Леоне, терапии и о том, что она под колпаком у Рууда. Поэтому она резко сменила тему.

– Я сегодня видела маму во сне. Ястребиные яйца на силосной башне.

Маттиас ничего не сказал, хотя Вероника знала, что он заерзал. Она почти услышала, как под ним страдальчески скрипнул стул.

– Ну, Вера… – Теперь голос у брата был гораздо менее решительный. Настолько неуверенный, что даже прервался.

– Как по-твоему, почему мама это сделала? – спросила она.

– Потому что мы поступили неправильно. Нельзя разорять птичьи гнезда.

– Я не об этом. Озеро, лед. Как ты думаешь, почему она покончила с собой? Врачи ведь говорили, что ей вот-вот станет лучше.

– Я-то откуда знаю? Мама утратила интерес ко мне задолго до рождения маленького принца.

Вероника по голосу брата поняла, что он тут же пожалел о сказанном. Но было поздно – слова вырвались. Повисли в телефонных проводах.

– В смысле, мы были не очень близки. Мне было всего шестнадцать, я понятия не имел, что у нее в голове. – Маттиас кашлянул. – И потом, это ты у нас психотерапевт. Почему люди совершают самоубийства?

– Потому что у них нет ничего, ради чего стоит жить. – Ответ пришел сам собой, она даже не успела продумать его.

Снова молчание. В трубке скрежетнуло, словно Маттиас поменял положение. Она слышала, как брат набрал воздуха, собираясь что-то сказать.

Тут послышался тихий стук, потом звук отворяемой двери. Неразборчивый женский голос.

– Хорошо, – ответил кому-то Маттиас. – Возьми машину, встречаемся у входа.

Потом он снова заговорил в трубку.

– Слушай, тут кое-что случилось. К сожалению, мне надо бежать. Позвони, если этот парень объявится в понедельник, и ничего не рассказывай ему о Билли. Поняла?

Прямо полицейский приказ, а не разговор брата с сестрой. Но прежде чем Вероника успела сказать об этом Маттиасу, тот положил трубку.

Вероника молча сидела за столом Рууда. Блондин оказался не Исаком Шёлином, что в каком-то смысле было неудачей. В глубине души Вероника надеялась на другое. Надеялась при случае расспросить, что он помнит о Билли. И, может быть, о маме.

Значит, не получится. Потому что этот блондин – не старый знакомец, а чужак. Кто-то, чьи цели и мотив пока не ясны.

Ей вдруг кое-что пришло в голову. Маттиас говорил, что Исак Шёлин и его мать прошлой весной обсуждали статью о Билли. Вероника включила компьютер Рууда и стала терпеливо ждать.

На поиски статьи ушло какое-то время, и Вероника быстро, не читая, прокрутила текст вниз. Но автором статьи оказалась женщина, а не сверхамбициозный молодой блондин, как она вообразила. Она опять вернулась к заголовку. Великолепно. Вся трагедия – всего в нескольких словах.

Лето, которое не закончилось.

Сразу под заголовком шли три фотографии. Одна – тот же портрет Билли, что лежал у нее дома в коробке. Вероятно, фотографию использовала полиция во время расследования и копия попала в газету. На второй был Томми Роот – фото, видимо, взяли с водительских прав. Светловолосый мужчина с цепким взглядом и высокомерной улыбкой. Привлекательный, признала Вероника. В нем чувствовалась некоторая опасность – такой тип нравится многим женщинам. Нравится ей самой.

Третье изображение оказалось компьютерной графикой. Человек на картинке походил на живого, однако ему недоставало чего-то трудноуловимого – чего-то, что делало бы его настоящим человеком.

Вероника всмотрелась в изображение, потом прочитала текст под ним. Комната качнулась, потом еще и еще, и она ухватилась за стол, чтобы не упасть.

Так выглядел бы Билли Нильсон сегодня.

С экрана на нее безжизненными глазами смотрел тот самый блондин.

Монсон сортировал бумаги, которыми был завален стол. В основном чтобы убедить себя, что занимается делом. Слева, с самого края, лежала основательная стопка кратких меморандумов, касавшихся розыскных мероприятий: поиски с собакой и вертолетом, который он запросил из Мальмё. Рядом с меморандумами – высокая стопка рапортов о прочесывании местности. Наверху стопки помещалась захватанная карта, в которой Монсон отмечал обследованные участки. Третья стопка содержала все проведенные им допросы. Отец мальчика, старшие брат и сестра, соседи. Все, кто мог бы пролить свет на исчезновение ребенка; таких оказалось не особенно много. Наконец, с правого края высилась стопка записей о поступившей от населения информации. Девяносто пять процентов – от людей, которые ни разу в жизни не были в округе, а Билли Нильсона видели только на фотографии. Сборище недоумков, доморощенных детективов, тех, кто всегда лучше знает, и одиноких бедолаг, которым просто хотелось, чтобы кто-то их выслушал.

Оставшиеся пять процентов тоже не радовали. Несколько сообщений о неопознанных машинах или подозрительных людях, плюс ряд предложений от благонамеренных местных жителей о том, кого следует взять на карандаш и почему. Как будто он сам не знает. Имя Томми Роота всплывало через раз, и Монсона это не удивляло. В полицейском участке Роот был притчей во языцех, и Монсон хорошо изучил его биографию. Роот уже в школе был буйным скандалистом; гонки на мопеде, нанесение телесных повреждений – старые добрые штуки. Потом – езда без прав, пьянство, драки в парке отдыха и на танцплощадках. Чаще всего – конфликты с ревнивцами, на чьих девушек он положил глаз… но бывало, что девушки и сами на него вешались. Роот был интересным парнем. Загорелое лицо с острыми чертами, клок светлых волос то и дело спадает на один глаз. К тому же было что-то этакое в его взгляде… Самоуверенность, почти высокомерие – вот как он себя держал. Здесь, в поселке, где мужчины в трезвом состоянии были по большей части молчаливыми и застенчивыми, успех Роота у женщин объяснялся легко.