Правда фронтового разведчика - Татьяна Алексеева-Бескина

Первое большое наступление, смена атак, отходов, передислокаций, подробности схваток — не для слабонервных, вид поля боя после атаки — тем более. Игорь старательно изгоняет из памяти все это до сих пор. Когда рассказывал один из таких эпизодов студентам в дни чествования ветеранов, завелся, снова забила нервная дрожь, и тихонько под язык пару таблеток, чтобы парни не заметили. И так почти всегда, когда трогал память. Не так-то все просто.

У немцев, с их четкостью, пунктуальностью, каждое участие в пехотной атаке, пусть и нерешающего наступления, отмечалось особой медалью. Ленточка от медали нашивалась наискосок на борт кителя. Это были знаки геройства, фронтового опыта — предмет особого уважения, у иного нашего солдата таких ленточек хватило бы на все борта кителя, да вот и кителя-то не было, только вылинявшая гимнастерка, да и атаки не считал никто. У Игоря таких ленточек набрался бы не один десяток, хоть и был офицером. У немцев лейтенанты в атаку не ходили, гам были фельдфебели.

В начале сентября сорок третьего разведчика, как имевшего опыт работы в тылу противника, вызвали в штаб фронта. Команда была простая — приготовиться к выполнению очередного оперативного задания е тылу у немцев. Велено было отпустить бороду.

Пока шла подготовка, борода успела отрасти. Игорь, отродясь не ходивший с бородой, с веселым интересом рассматривал свою физиономию: борода росла каким-то растрепанным веником, в колечках и была гнусно пестро-рыжая. Дополняли картинку очки — железные ободья, в которых он ходил еще с десятого класса в школе и в них же лазил в разведку! К бороде никак не мог приноровиться, она мешала, в ней застревал мусор, крошки — очень неудобное устройство. Долго возились с обувью, что надеть: сапоги, обмотки, опорки, ботинки. Друзья посмеивались, что все равно от бородатого мужика за версту несет интеллигентиком.

Сочинили легенду, выправили аусвайс — немецкий документ вроде нашего паспорта. Когда спросили, на какую фамилию записать, ответил: Иван Федорович Ананьев. Дело в том, что Ее звали Ирина Федоровна Ананьева — одноклассница, еще с седьмого класса тронувшая его романтическое сердце. Любил ли он, был ли влюблен — неважно, важно то. что для него существовала Она. была красивее всех, и флер юношеской влюбленности еще долгие годы лежал на ее имени. Имя, которое он предложил, было талисманом, данью воспоминаниям о Ней. Теплый лирический уголочек в сердце был остро необходим, как залог тишины, покоя, счастья, пусть будущего, среди жестокой мужской войны. Год рождения записали 1918, состарив его на пять лет.

Через партизанский край его вывели на станцию Тулебля—Сортировочная Старорусского железнодорожного узла. Связной — дядя Миша работал у немцев слесарем в железнодорожном депо. Определили Игоря стрелочником на выходной, крайней стрелке из Тулебли. На житье пристроили к вдовушке средних лет. Сутки — дежурство в будке стрелочника, сутки — свободен. Основная задача — считать составы, выяснять, что и сколько везут. Только просчитывая составы на стрелке при выходе со станции, можно было получить точное представление о характере перевозок немцев.

Сменщицу свою он видел мельком, сдавая дежурство, и не знал о ней ровным счетом ничего, кроме имени — Настя. Записывать сведения было опасно. Забегая на пост как бы случайно, Миша принимал устные сообщения. Игорь был считающим звеном, других заданий пока ему не поступало.

Неделя-другая все в порядке. Досаждало одно; вечерами немцы сгоняли всех рабочих узла, и его в том числе, в сарай: обязательные просмотры кинохроники — о победах немецкого оружия, о зверствах большевиков, о руководителях рейха, о жизни счастливой Германии и прочее. Смотреть было противно и страшновато — не выдать бы себя какой-нибудь ерундовой реакцией, поэтому смотрел молча, тупо — со стороны явно наблюдали.

Составы приходили не часто и не каждые сутки. Свободного времени даже в смену было достаточно, и. осмотрев стрелочное хозяйство, оценив обстановку, можно было позволить себе и отойти от сторожки, пройтись, отдохнуть. Заканчивалась третья неделя работы стрелочником.

Иногда в такую свободную минуту Игорь уходил за несколько сотен метров от будки посидеть на пригорке под солнышком, благо изображал из себя человека в годах — по легенде. С пригорка как на ладони виден весь железнодорожный узел, далеко на горизонте, сливаясь с облаками, синеет Ильмень. Тишина, в траве совсем по-мирному жужжат пчелы, шмели, качаются головки одуванчиков. В кустиках за высокой травой можно укрыться, прилечь и, рассматривая сквозь закрытые глаза солнце, насладиться его ласковым теплом, расслабиться, забыть на минуту-другую все и вся, вспомнить дом, мамин сад с яблоками, да мало ли что…

Вот и сегодня пришли такие минуты. Вернул к действительности шум машин на шоссе, проходившем чуть ниже по склону. Приподнявшись из травы на локте, увидел через кусты, что грузовики с тентами остановились недалеко от въезда в поселок. Из машин высыпали несколько десятков (до роты, отметил про себя Игорь) парней и девушек в возрасте лет 15–18. Одеты в униформу — наподобие полицаев. Слышны обрывки команд на русском языке. Построились в три взводные колонны, двинулись к поселку. Такие отряды не раз заявлялись с целью выявления партизан, посторонних. Документы у Игоря были в порядке и при себе. Но что дальше? Таиться в кустах бессмысленно и опасно, идти к своему жилью — тем более. Решил вернуться в будку — спокойно и незаметно.

Обождав, пока приехавшие рассыпались по поселку, начал спускаться к шоссе, к своей будке. За шоссе — хилая речушка, протекавшая по небольшому овражку. Только начал спускаться с пригорка, как заметил возвращавшегося к машинам парня в полицейской одежде — из той группы. Парень и Игорь увидели друг друга почти одновременно, и парень направился наперерез Игорю, свернув с шоссе. Игорь, как полагалось в таких случаях, остановился, руки назад и стал ждать. Парень двигался странной походкой, неустойчивой, чуть разболтанной, какая бывает у подвыпившего человека. Парню лет 16. Лицо его поразило Игоря. Было в нем что-то безумное, несчастное, отчаянное. Казалось, на лице этом затаился какой-то ужас от только что увиденного кошмара. Парень был не в себе, в каком — то шоке, со взглядом, направленным внутрь, когда человек действует автоматически. Краем глаза Игорь увидел, что за ситуацией наблюдают из кабин автомашин стерегущие их водители. Надвигалась опасность — весь напрягся, напружинился.

Парень молча подошел к Игорю вплотную, и тот подумал, что, пока он рядом с ним, водители из грузовиков стрелять не станут. Между тем парень качнулся в сторону Игоря и, положив руку на его плечо, уперся в него. Глаза, направленные на Игоря, смотрели как бы сквозь него, они продолжали видеть что-то ужасное, потрясшее парня. Пьян он не был! И вдруг, притянув Игоря к себе, уперся своим лбом в его лоб. Так они и стояли молча — мгновения, секунды, минуты?.. Только ветерок шелестел в травах, да шевелился жук, застрявший в бороде Игоря, которого он не решился смахнуть, когда увидел приближавшегося парня: поднять руку уже было нельзя, при встрече с полицейским следовало остановиться и — руки за спину. Жук копошился, мгновения тянулись… Как бы очнувшись, парень легонько оттолкнул Игоря от себя и, резко развернувшись, пошел к машинам, оставив опешившего бородатого «будочника» за спиной.