Спасти Кэрол - Джош Малерман

Они пришли проститься с тобой. Это голос Боуи. И это правда.

Правда взорвалась в сознании Кэрол, окутав ее еще более густыми тенями.

Есть ли наверху хоть кто-нибудь, кто способен ей помочь? Хоть что-нибудь заподозрить?

Шериф Опал! Кэрол попыталась произнести это имя, но губы ее пребывали в неподвижности.

Наверняка любимый всеми горожанами шериф стоит наверху и любезничает с какой-нибудь, еще живой, дамой.

Ярость, овладевшая Кэрол, на мгновение притупила ее чувства. Хэтти могла бы гордиться своей дочерью.

Хэтти, – подумала она, и мысли ее, словно приглушенные голоса, прозвучали в ее сознании. – Джон. Помогите мне. Научите, как мне вновь обрести способность двигаться. Как остановить это падение? Вы изложили мне с сотню разных теорий. Расскажите еще о чем-нибудь. Может быть, хотя бы одна сработает?

О, как хотелось Кэрол выбраться из Воющего города, подняться в кухню, а оттуда – в гостиную, и предстать перед собравшимися там людьми, стряхивая с себя остатки комы, как стряхивают прилипшие комья земли с умершего, извлеченного из могилы.

– Я не умерла! – сказала бы она. Ведь именно это Джеймс, вероятно, написал Дуайту. Не умерла! И выражение скорби мигом спадет с лиц скорбящих, и шериф Опал подойдет к Дуайту и крепко возьмет того за руку.

Одним из опытов, которые Хэтти проводила над Кэрол, когда та была еще подростком, был опыт, который она называла Луч Света. Стоило Кэрол впасть в кому, как Хэтти брала свечу и уходила с ней в угол комнаты, где стояла минут пять, после чего переходила в другой угол, потом в третий и, наконец, в четвертый. Затем приближалась к дочери на шаг, потом еще на один. Когда же Кэрол возвращалась к нормальной жизни, мать спрашивала ее, не видела ли та, пребывая в коме, свет, падающий от свечи. Если бы дочь видела свечу – под определенным углом, с определенной точки, – тогда, размышляла мать, они могли бы, зацепившись за это как за исходную точку, двигаться дальше.

Но в Воющем городе не было света.

Никогда.

Свои идеи были и у Джона Боуи.

– Так как Воющий город, – говорил он, – всего лишь абстракция, плод ума, не могли бы вы… просто представить дверь, ведущую наружу?

Вот в чем была разница между тем, как подходила к состояниям Кэрол мать и что о них думал Джон Боуи. Та, пребывая в рамках предметных представлений, надеялась просто построить лестницу, ведущую из Воющего города в обычную жизнь. Джон Боуи же оперировал более абстрактным понятием духовного «кинесиса». Но один способ был ничуть не лучше другого.

И тем не менее Кэрол не сдавалась.

Она вспоминала времена, когда Джеймс Мокси был молод, они были вместе, и Кэрол надеялась тогда, что вдвоем им удастся подчинить ее кому своей власти.

Теперь, как она знала, Мокси живет в Макатуне. И, все глубже погружаясь в хаос Воющего города и слыша, как свистит в ее ушах ветер смерти, она понимала, что, как бы ни торопился Джеймс ей на помощь, дороги оттуда – на два дня.

Успеет ли Джеймс явиться до того, как Дуайт предаст ее земле?

Шериф Опал!

Но губы ее оставались сомкнутыми. Чувствуя, как волна ярости заливает ее душу и неподвижное тело, Кэрол заставила себя оставить всякую надежду на помощь некогда покинувшего ее возлюбленного.

Вдох, выдох. Вдох, выдох. Ритм хриплого дыхания – как часы, отмеряющее ее время в Воющем городе.

Вдох.

Выдох.

И в перерыве между этими судорожно-мучительными движениями легких Кэрол сделала очередную попытку.

Попытку пошевелиться.

Девять лет…

Слова явились неожиданно, и слова причинили боль. Девять лет назад Мокси оставил Большую дорогу. Девять лет назад он в последний раз, влекомый зовом свободы, вышел на поиски приключений под лучи утреннего солнца. И все эти годы – равно как и годы предшествующие – мысль о Кэрол не покидала Мокси. Эта ее кома, в которую она так неожиданно впадала, эти ее состояния, столь похожие на смерть! Стоило Мокси подумать об этом, как сердце его начинало учащенно биться.

Именно эта видимость смерти, это неподвижное тело женщины, которую он желал более всего на свете, – вот с чем юная душа не смогла совладать. Вот что заставило его броситься без оглядки в объятия Большой дороги. И именно на Большую дорогу, туда, где имя его стало легендой, в которую он верил сам, Мокси отправился этим утром.

А есть ли у тебя в запасе волшебные трюки? Способен ли ты творить чудеса?

Мысли, посещавшие человека на Большой дороге, были всегда ярче, чем обычно, грандиознее, и ими было не так просто управлять.

Пятнадцать лет…

Именно пятнадцать лет назад Мокси покинул Хэрроуз. Имя этого благополучного городка пробудило множество воспоминаний, по большей части мирных. Именно здесь Мокси, на пару со своим приятелем по верховым прогулкам, Джефферсоном, провел свою беззаботную юность – среди этих ив они танцевали с юными горожанками, наслаждались молодостью, вином и свободой.

Хотя о какой свободе можно вести речь? Разве может чувствовать себя свободным человек, оставивший свою возлюбленную только потому, что она была нездорова? От чувства вины так непросто освободиться.

При слове возлюбленная сердце Мокси отозвалось глухой болью.

Неужели он никогда не разлюбит Кэрол? Как может мужчина – целых двадцать лет с момента последней встречи со своей возлюбленной – носить в себе это чувство?

Хэрроуз – так звалось местечко, где Кэрол вышла замуж за этого Дуайта Эверса, и новость о ее свадьбе едва не разорвала ему грудь. Долгое время Мокси считал, что он благополучно пережил случившееся, что перерос свои воспоминания. Но теперь они вновь нахлынули – так, словно всегда были рядом, под самым его сердцем.

Он сплюнул на землю, едва не попав слюной на ботинок и на бок лошади. Да, Хэрроуз был самой дальней точкой на Большой дороге, и все, связанное с Кэрол, казалось таким далеким, таким недостижимым!

Двадцать лет…

Неужели он видел ее в последний раз целых двадцать лет назад? А интересно, насколько она отличается от того образа, что он все это время носил в своей душе? Глядя на тени, поглотившие Большую дорогу, Мокси отрицательно покачал головой. Кэрол всегда была чище его, моложе его, умнее его и лучше. Как бы ни изменила ее жизнь, пусть даже и в худшую сторону, никогда в его памяти она не утратит своего обаяния. Какова она сейчас? Свободна ли? Счастлива? Или, напротив, удручена? Для Мокси это были не просто слова из некоего романтического лексикона, а утонченные формы тех образов, что он носил в своем сердце, то и дело сжимавшемся от смешанного чувства вины и сожаления, и это чувство вновь и вновь являлось ему из неведомой дали. Каждая черточка в лице Кэрол, каждая складка на той юбке, что она когда-то носила, даже легкая пыль, осевшая на кончике ее туфель, – все кричало о его проступке, его предательстве, совершенном двадцать лет назад, задолго до того, как его имя зазвучало на Большой дороге. Он презрел законы, стал отверженным – потому что нарушил собственные внутренние законы, тот кодекс чести, которым жил когда-то. И он не знал, как эти законы восстановить.