Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави

– Бедняга… Да его только чуть толкнуть нужно было, чтобы душу вышибить, – узнав о смерти Абу Зейдуна, высказался Фарадж ад-Далляль, причмокнув на слове «толкнуть».

Многие в эти дни вспоминали, что Абу Зейдун натворил за свою жизнь, скольких ребят из квартала он отправил прямиком на фронт, каким ярым баасистом он был, как терпеливо караулил и с каким азартом гонялся за теми, кто уклонялся от военной службы, упираясь ногами и руками от отправки в лагерь боевой подготовки. Это по его наводке военные врывались в дома и забирали детей из семей. Врагов, люто его ненавидящих, у Абу Зейдуна было множество. Однако жители и предположить не могли, кто совершил убийство, которое явно не было случайным… На поминках говорили только о благодеяниях покойного, как он помогал нуждающимся, как верно, до самозабвения, служил партии в первые годы войны с Ираном. Все это, по мнению распорядителей, должно было убедить людей, каким хорошим человеком был усопший, и заставить их простить его, смириться и склонить голову перед лицом смерти.

По крайней мере один человек был точно не готов простить и забыть все прегрешения Абу Зейдуна. Да и от запоздалого возмездия какой был толк? Нужно было его гораздо раньше наказать, а если позже – пусть бы помучился, месть должна была быть страшной! Вечных мучений здесь, на этом свете, у всех на виду – вот что заслужил Абу Зейдун! Так думала Илишу, когда Умм Салим взволнованно рассказывала ей о том, как был убит гадкий старик. Умм Салим сама раньше клялась, что зарежет барана у ворот собственного дома, когда судьба жестоко отплатит Абу Зейдуну, но сейчас она уже не помнила об этом. После гибели на фронте ее старшего сына Салима прошло двадцать лет, как и после пропажи Даниэля. Но Илишу не успокоилась. У Умм Салим еще трое детей, в ее шумном доме бурлит жизнь. А у нее только облезлый кот, старые фотографии и скрипучая мебель. Услышав о смерти Абу Зейдуна, Илишу воздала хвалу небесам и исполнила данный ею обет: зажгла двадцать розовых свечей в алтаре Девы Марии в армянском храме поблизости. Двадцать свечей – по числу прожитых ее сыном лет, вся жизнь мальчика, вырванного из ее объятий Абу Зейдуном. Она стояла, пока не догорели все свечи и огонек последней не потух в растаявшем воске вместе с ненавистью, пылающей в ее сердце. Только тогда она приняла правосудие Господа и возблагодарила Его.

Нет, она не будет молить Бога о прощении души Абу Зейдуна, как говорит отец Иосия, она даже не расскажет об этом священнику. Святому Георгию, коту Набо и призраку сына, с которыми она поделится наболевшим, она заявит, что в том будет высшая справедливость. И на это у нее есть полное право, только так она укрепится в вере, только тогда найдутся силы, чтобы продолжать жить.

5

Напротив Хади Барышника на диванчике в кофейне Азиза аль-Мысри сидели два молодых человека. Оба крепкие, с пышными усами, выстриженными на один манер, ровными бакенбардами, и одеты одинаково, как члены закрытого клуба или игроки спортивной команды – в розовые рубашки и черные хлопковые брюки. Они много смеялись, рассказывали анекдоты и успели выпить уже по четыре стакана чая, так как пришли сюда рано утром и сразу взялись за Хади. Один из них положил на середину стола диктофон. Они переглянулись и в один голос попросили:

– Расскажи нам свою историю про труп.

– Про Безымяна, – поправил их Хади, который назвал так собранное им по частям существо, поскольку оно не было трупом в привычном понимании. Может быть труп какого-то конкретного, одного человека. Но Безымян был чем-то иным.

Хади приступил бы к своему рассказу, но перед ним включили диктофон, и он встревожился. В квартале в последние дни и так происходили странные вещи, напряжение буквально витало в воздухе. С очередным стаканом чая для Хади к столику подошел Азиз аль-Мысри. Он так многозначительно посмотрел на друга, что тот сразу понял, что Азиз хочет ему сообщить: ему не нравятся эти двое. Они явно из службы безопасности или военного ведомства. Их встреча с Хади закончится арестом последнего.

– Безымян помер, да помилует Аллах его душу!

– Что помер… Нет… Ты нам с самого начала давай. Как ты собирал труп…

– Безымяна.

– Что за Безымян… Хватит нам сказку про белого бычка рассказывать!

– Помер он. – Хади резко поднялся и прокричал Азизу, чтобы тот забрал чай.

Хади выбежал из кофейни, оставив в смятении посмеивающихся над ним молодых людей. Они попытались разговорить Азиза, но тот отвел взгляд и отошел в сторону. Еще полчаса они перешептывались, пока их беспечные улыбки не исчезли, заплатили пять тысяч динаров, оставив щедрые чаевые, и ушли.

В полдень Хади снова вернулся в кофейню. Он занял свое место, и вскоре из соседнего кафе Али ас-Сейида ему принесли блюдо с рисом и фасоль в подливке. Закончив мыть стаканы и тарелки, Азиз аль-Мысри с озабоченным лицом подошел к обедающему Хади:

– Довыступался?! Прекращай тут всякую чушь молоть!

– А чё случилось?

– Чё случилось?! Они ищут, кто убил этих попрошаек, расправился с Абу Зейдуном и удавил офицера у шлюх в борделе Умм Рагад.

– Да я тут при чем?!

– Эти твои фантазии до добра не доведут… Когда американцы тебя сцапают, знаешь, что с тобой сделают? Один Аллах ведает, что они на тебя повесят…

Сердце Хади заколотилось, но он закончил обед и поклялся сам себе, ничего не сказав своему приятелю Азизу, что с этого дня даже упоминать не будет про труп. Азиз же рассказал ему о выпивохе, который якобы видел, как бандит разделался с попрошайками. Он смог рассмотреть, что у преступника неуклюжая фигура и уродливый, будто распоротая рана, рот. А вот Умм Рагад и ее девочки сообщили полиции, что разбойник, который напал на них в темноте и задушил храпящего в кровати у одной из них офицера, был какой-то липкий, измазанный чем-то вроде крови, а может, томатным соком. Когда он, убегая, взобрался на крышу, парни, у которых было с собой оружие, а сейчас много кто его носит, по нему с десяток пуль выпустили. Все прошли навылет, а преступник как ни в чем не бывало с легкостью перепрыгнул с одной крыши на другую и пропал из виду. И последнее. Умм Салим на днях сказала… Хотя один Аллах ведает, что нам готовит завтрашний день! Может, это еще не конец. Так вот, Умм Салим утверждает, что, когда она сидела у ворот своего дома на лавочке, мимо прошел очень странный человек в полинявшей куртке, как у военных, и кепке, надвинутой на глаза так, чтобы скрыть лицо. Он шел как раз со стороны салона Абу Зейдуна и смотрел себе под ноги. Когда он поравнялся с ней, она разглядела его. Такое страшилище! Не приведи господь! От одного взгляда мурашки по коже. Умм Салим трезвонила о незнакомце всем, кто перед ней останавливался, и уверяла, что это и был убийца Абу Зейдуна. В тот же вечер к ней домой заявились сыновья убиенного и угрожали расправой всей ее семье, если она еще хоть раз заикнется об этом. Их отец умер от инфаркта! И точка!

– За себя не боишься? – закончил Азиз аль-Мысри и пошел обслуживать вошедших в кафе посетителей.

Хади Барышник остался сидеть на своем месте, рассматривая через стекло проезжающие по центральной улице машины. Он достал из кармана пачку сигарет и закурил. Курил молча не менее получаса, чего раньше с ним не бывало. О своих делах, которыми он обычно занимался после полудня, он сегодня позабыл. Страх разрастался. А ведь, может статься, это не выдумка! Он глубоко задумался, повторяя про себя по порядку все, о чем только что узнал от Азиза аль-Мысри. И чем больше он сопоставлял факты, тем тверже убеждался, что только ему одному ведомо, что происходит на самом деле. Он все понял, когда услышал о томатном соке, да и фигура эта ему знакома, судя по описаниям, и рот, как рана от уха до уха, швы на лбу и веках, крупный нос…