Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

Черт дернул меня за язык! Я снова подкинул на себе инспектора и, набрав полную грудь воздуха, дал исчерпывающий ответ:

– Раз там проходит тропа альпинистских экспедиций, значит, местные жители торгуют бывшим в употреблении снаряжением, и я смогу поменять ботинки, которые уже наполовину сожрали мои ноги, и я иду на культях, и чувствую боль не слаще вашей, и уже силы мои на пределе, и мне кажется, что проще скинуть вас здесь и самому сходить за быком, впряженным в повозку, черт вас подери!

Инспектора удовлетворил мой ответ, и он больше не задавал мне вопросов относительно Хэдлока и вообще не раскрывал рта до тех пор, пока я не стукнулся головой о подвесной бамбуковый водопровод и высыпавшиеся из моих глаз искры не осветили чумазых детей, обступивших нас плотным кольцом.

– Приехали! – возвестил он тогда голосом Иисуса, вошедшего в Иерусалим, и я, уставший исполнять роль молодого библейского ослика, свалил его на кучу сушеной кукурузы, а затем повалился рядом с ним, ибо не осталось сил, чтобы держать на ногах даже самого себя.

Был душный непальский вечер. Нас с инспектором несли на носилках бритоголовые монахи в хламидах цвета запекшейся крови. Тесную улочку как тисками сдавливал с обеих сторон нескончаемый ряд выложенных из камней хибар, сараев, овчарен и убогих торговых лавок. На нас смотрели бронзовые идолы с оскаленными дырявыми ртами, закамуфлированные пятнами грязи попрошайки и надменные йоги. Сладко пахло фимиамом и специями. Женщины в красных сари и с золотыми медальонами в носу держали на головах кувшины и старые пластиковые канистры из-под бензина. Лобастые, с широко расставленными глазами дети стояли вдоль дороги босоногим строем. Меланхоличные коровы, оставляя за собой коричневые кучки, пялились на нас своими добрыми глазами. Все ликовали. Деревня встречала раненого инспектора из Катманду со сдержанным экстазом. Мне казалось, я сплю, потому что такой сладкий полет над головами добрых людей бывает только во сне.

Людской поток, в котором мы плыли, становился все плотнее и шумнее. Приподнимая слабую руку, инспектор двумя пальцами руководил движением, указывая направление, хотя идти по узкой дороге можно было только прямо или обратно. Его жесты жадно впитывали в себя десятки глаз. Монахи, идущие сзади, приподняли носилки выше своих голов, чтобы инспектор не свалился с них, и эскорт начал подъем на пустынный, насквозь выветренный бугор, поросший пожухлыми колючками. Я где-то слышал, что буддизм – самая миролюбивая религия, но в те минуты меня начал грызть червь сомнения, потому как я ничего не знал об обрядах жертвоприношения. Но только я собрался уточнить у инспектора, есть ли что-нибудь общего между этим бугром и Голгофой, как увидел одинокий выбеленный известью двухэтажный дом, с треугольной соломенной крышей, миниатюрными окошками, закрытыми белыми ставнями, и широкими коричневыми полосами по периметру. Рядом с дверью висел кусок фанеры, на котором неровными буквами было начертано: «STATION-MASTER».[8]

Те несколько минут, пока нас заносили внутрь жарко натопленного помещения и усаживали в глубокие плетеные кресла, пока женщина с золотыми украшениями вместо носа подавала нам чай с жирным ячьим молоком, а инспектор, изогнув одну бровь, принимал доклад очень взволнованного шерпа, который по-петушиному выкрикивал гортанные, лишенные протяжных гласных слова, отдавая честь оттопыренной пятерней, я перебирал в уме варианты станции, на которой мы находились. Конечно, это была не железнодорожная, не конно-почтовая и не лодочная станция. По-видимому, и не спасательная. Прихлебывая из эмалированной кружки с обколотыми краями, я рассматривал начальника станции и монахов, число которых быстро уменьшалось, словно они были сделаны из снега и незаметно таяли.

Закончив доклад, начальник станции стащил с головы белую с красным узором шапочку топи и вытер ею пот со лба.

– Мне надо срочно связаться с полицией в Катманду, – сказал инспектор по-английски и выразительно посмотрел на меня, вот, мол, я держу свое слово.

Начальник торопливо взглянул на часы, выдал беспомощную фразу о том, что министерство связи выделило им более позднее время, на что инспектор лишь насупил брови и кашлянул. Отойдя в угол комнаты, огороженной занавеской, начальник благоговейно сдвинул ее в сторону и сам встал так, чтобы не мешать нам созерцать идола цивилизации. В углу стояла гробоподобная радиостанция, какой еще наверняка пользовались английские колонизаторы в соседней Индии.

Вместе с начальником мы перенесли инспектора к радиостанции. Некоторое время мы ждали, пока нагреются лампы, затем начальник при помощи скрипящей рукоятки настроился на полицейскую волну, надел на голову инспектора обод с наушниками и протянул микрофон.

Сквозь шум и треск помех я услышал далекий голос дежурного связиста. Инспектор спросил у него, готов ли тот принять информацию особой важности. Разговор шел на английском. Я встал с кресла и принялся прохаживаться по комнате, рассматривая закопченные стены. Комната была изолированной, никаких других дверей, кроме входной, в ней не было. Маленькое окошко наполовину было закрыто фанерой, наполовину – мутным стеклом. Если его аккуратно выставить, думал я, то все равно нельзя будет пролезть – плечи застрянут.

Инспектор докладывал об исчезновении «русской двойки» обстоятельно. В выводах он был сдержан, зато живо обрисовал сложные погодные условия и те трудности, которые выпали на его долю.

Обойдя комнату, этот экзотический офис начальника радиостанции, я встал за спиной инспектора, вполуха слушая его доклад. На стене, над станцией, были приколоты терновыми шипами разновеликие бумажки с приказами и распоряжениями, графиком выхода на связь и перечнем радиочастот. Я скользил взглядом по списку частот, предназначенных для связи с различными анчолами[9]. Деревня Хэдлок была дописана внизу от руки в столбце с другими деревнями.

Начальник станции, заметив мой интерес, собрался было прокомментировать список, но в это время его вниманием всецело завладел инспектор, пуская в эфир прозрачные намеки на криминальную основу происшествия в горах. При этом он ссылался на дискету с программой «Создание портретов» (в переводе на русский его термин прозвучал именно так) и на ксерокс «прайса с услугами в области транссексуализма». В общем, я за голову схватился, представив, в каком виде придет моя информация из Непала в МВД России. Утешило только то, что инспектор старательно, по буквам передал имена Родиона и Столешко.

Я вышел на крыльцо, если так можно было назвать грубо сколоченную реечную решетку, брошенную под ноги, и две красные пустые бочки из-под соляры, стоящие перед входом на манер колонн. Ветхая дверь «STATION-MASTER» не имела никаких признаков замка, что отозвалось в моей груди теплой волной нежности к скромной и честной жизни горных непальцев. Я обратил внимание на кривое высохшее полено, приставленное к стене. Оно стояло здесь не случайно, но было пригодно разве что для изготовления горбатого Буратино. Судя по всему, начальник подпирал этим поленом дверь на ночь.