Солнце клана Скорта - Лоран Годе

— Куда? — спросила Кармела, удивленная таким решением своего взрослого юнца-мужа.

— В Испанию, — ответил он. — Дуче нуждается в хороших итальянцах. Готовых отдать свою молодость на разгром красных. Я буду среди них. А когда вернусь, увешанный медалями, они увидят во мне человека, который нужен им в мэры, поверь мне.

Кармела какое-то время молчала. Она никогда ничего не слышала о войне в Испании. Ни о планах дуче относительно этой страны. Но что-то подсказывало ей, что место отцов семейств не там. Что-то в глубине ее существа. Настоящие баталии Скорта разыгрываются здесь. В Монтепуччио. А не в Испании. И в этот день 1938 года, как и каждый день, им необходимо, чтобы клан Скорта был вместе. А дуче и его война в Испании могут позвать других мужчин. Она долго смотрела на мужа, потом просто повторила тихим голосом:

— Для Скорта годится только табачная лавка.

Но Антонио не слушал. Скорее, он принял решение, и его глаза уже блестели, как у ребенка, который грезит о дальних странах.

— Для Скорта — возможно, — сказал он. — Но я Мануцио. И ты тоже, поскольку ты моя жена.

Антонио Мануцио принял решение. Он решил ехать в Испанию. Сражаться на стороне фашистов. Он хотел завершить свое политическое образование, ринувшись в эту новую авантюру.

Он долго, до самой поздней ночи, объяснял ей, почему эта идея осенила его и как, вернувшись, он будет неизбежно с выгодой пользоваться славой героя. Кармела не слушала его. Ее взрослый юнец-муж продолжал рассказывать ей о славе фашистов, а она задремала.

На следующий день она проснулась в страшном волнении. Ей предстояло столько дел. Одеться самой. Одеть своих двоих детей. Причесаться. Проверить, хорошо ли выглажена белая рубашка мужа, которую он выбрал накануне. Напомадить волосы Элии и Донато, надушить их, чтобы они сияли как новенькие монетки. И не забыть бы свой веер, ведь день жаркий и ветер наверняка станет удушающим. Она волновалась, как в день причастия своих сыновей или в день собственной свадьбы. Нужно было еще столько всего переделать. Ничего не забыть. И при этом не опоздать. Она металась по дому с гребенкой в руке, с иголкой, зажатой в губах, ища свои туфли и проклиная платье, которое, казалось, усело, и она никак не могла застегнуть на нем пуговицы.

Наконец все были готовы. Оставалось лишь тронуться в путь. Антонио снова спросил ее, где назначена встреча, и Кармела в который раз повторила: «Санакоре».

— Куда он нас тащит? — недоумевал Антонио.

— Я не знаю, — отвечала она, — это сюрприз.

Итак, они отправились, спустились из Монтепуччио и пошли по прибрежной дороге до назначенного места. Затем — по узкой, какой-то подозрительной дороге, которая привела к насыпной земляной площадке над морем. Какое-то время они постояли в нерешительности, не зная, куда податься теперь, но вдруг увидели деревянную стрелку, на которой было написано: Trabucco Scorta, она указывала на лестницу. После бесконечного спуска они вышли на широкую рыбачью пристань, прилепившуюся к скале у самых волн. Эта была одна из тех trabucco, которых полно на берегах в Апулии. Они выглядели как гигантские деревянные скелеты. Нагромождение досок, выбеленных временем, которые лепились к скале и, казалось, никогда не смогли бы противостоять урагану. И тем не менее они держались. С незапамятных времен. Высились над водой. Противостояли ветру и ярости волн. Когда-то их использовали для того, чтобы ловить рыбу, не выходя в море. Но люди давно покинули их, и теперь это были всего лишь какие-то странные впередсмотрящие, которые, скрипя под ветром, не сводили глаз с волн. Можно было подумать, что они сооружены кое-как. Однако эти, казалось бы, ненадежные постройки выдерживают все. На пристани полно спутанных веревок, маховиков, шкивов. Когда мужчины работают, все верещит и натягивается. Trabucco поднимает свои сети медленно и торжественно, словно какой-нибудь костлявый великан, который опускает руку в воду и осторожно вынимает ее, словно достает из моря какое-то сокровище.

Владельцами trabucco была семья жены Раффаэле. Скорта знали об этом. Но до сих пор о ней говорили как о заброшенном строении, которое уже никому не было нужно. Куча досок и сгнивших опор. Но вот уже несколько месяцев, как Раффаэле начал восстанавливать trabucco. Он занимался этим, возвращаясь с лова. Или в ненастные дни. Всегда втайне. Работал с остервенением и, чтобы преодолеть минуты уныния, которое охватывало его при мысли, что работы — непочатый край, думал, какой сюрприз будет для Доменико, Джузеппе и Кармелы, когда они увидят это.

Скорта были очень удивлены. Не только этим основательным сооружением, появившимся из груды дерева, но и тем, с каким вкусом и даже элегантностью оно было оформлено. Их удивление возросло еще больше, когда, пройдя вперед, они обнаружили в центре пристани, среди веревок и сетей, огромный стол, накрытый красивой белой скатертью с ручной вышивкой. Из одного угла trabucco доносился запах рыбы и обжаренного лаврового листа. Раффаэле поднял голову от ниши, где он установил дровяную печь и гриль, и, широко улыбаясь, закричал:

— Садитесь! Добро пожаловать на trabucco! Садитесь!

И на каждый вопрос, который ему задавали, обнимая его, в ответ только смеялся с видом заговорщика.

— Когда ты соорудил эту плиту?

— Где ты отыскал такой стол?

— Надо было сказать нам, мы бы принесли что-нибудь…

Раффаэле улыбался и повторял лишь одно:

— Садитесь, не думайте ни о чем, садитесь…

Кармела со своим семейством пришли первыми, но едва они сели, как со стороны лестницы донеслись крики. Пришли Доменико, его жена и две их дочери, а следом и Джузеппе с женой и маленьким Витторио. Теперь все были в сборе. Обменивались поцелуями. Женщины расхваливали наряды друг друга. Мужчины угощали друг друга сигаретами, подкидывали вверх своих племянников и племянниц, которые вопили от радости в крепких мужских руках. Кармела села немного в стороне. Самое время посмотреть на всех вместе. Все, кого она любила, были здесь. Сияющие от радости в свете воскресного дня, когда платья женщин оттеняют белизну рубашек мужчин. Море было нежное и спокойное. Она улыбнулась какой-то особой улыбкой.

С верой в жизнь. Она посмотрела на каждого из них. На Джузеппе и его жену, дочь рыбака, который слово «женщина» в своем лексиконе заменил на слово «путана», и частенько можно было услышать, как на улице он приветствовал какую-нибудь знакомую возгласом «Ciao, putana!»[17], всегда вызывая смех прохожих. Потом взгляд Кармелы упал на детей: Лукрецию и Николетту, двух дочерей Доменико, наряженных в красивые белые платьица, на Витторио, сына Джузеппе и Маттеа, которого мать кормила грудью, приговаривая: «Пей, дурачок, пей, это все для тебя», и на Микеле, самого младшего в клане, которого женщины передавали из рук в руки, а он лепетал что-то на своем языке. Она смотрела на них и говорила себе, что все они будут счастливы. Просто счастливы.

Голос Раффаэле прервал ее мысли.