Болотный Человек Bogman - Анkа Б. Троицкая

двоих. Тогда я позвонила Марии и Петру. С ними я знакома давно, и мы часто подбрасывали друг другу работу, когда было чем поделиться. Нельзя же быть в двух местах одновременно. Они подхватили дело и с этого момента работали на защиту. Я же превратилась в переводчика обвинения. Так работает судопроизводство, ничего не поделаешь.

Однако в тот день произошло нечто такое, что неожиданно повязало меня и богмэна с командой Терри. Как именно, я расскажу позже. В суд добровольно заявились двое молоденьких эстонцев. Совсем еще пацаны, лет по двадцать каждому. Они заявили, что являются соседями по съемной квартире с Максимом Чехом. Полиция уже успела у Максима в комнате произвести обыск в их отсутствие и нашла пятнадцать тысяч фунтов стерлингов наличными. Максим был безработным, но жил не по средствам. Выводы были однозначными. Эти деньги сразу же стали вещественным доказательством и были изъяты до выяснения. Мальчики Алик и Гера заявили, что эти деньги принадлежат им. Они все лето зарабатывали на ферме и накопили эти средства на свадьбу одному и для матери другого. А друг и сосед Максим должен был отвезти эти деньги на родину, так как собирался ехать домой. Ребятам был показан кукиш. Однако им предложили прийти в полицию позже с доказательствами, что деньги действительно заработаны честным трудом. Я надолго забыла о них и о Терри.

А в ту памятную ночь на телефон пришли целых три сообщения из разнообразных, но параллельных миров моей жизни, но лишь одно их них было по-английски — от Фила: «Новостей пока нет». Ничего мне не снилось, и никто не звонил. Всегда бы так.

Случай 9. Палата номер шесть

В конце недели в три утра меня разбудил звонок. Я уже привыкла к этому и, прежде чем взять трубку, совершила обычный ритуал. Во-первых, я вспомнила, что сегодня суббота и в школу не надо. Во-вторых, я прокашлялась, чтобы не хрипеть спросонок. В-третьих, я разлепила глаза и посмотрела на часы. Девять утра. Не так уж и плохо, учитывая, что я проплясала до часу, а домой добралась в два. Предположив город, из полицейского участка которого мне звонят, я взяла трубку.

Поездка в полицию Ромфорда в этот раз мне показалась ужасно неинтересной. Никакой связи с богмэном. Мне сразу сказали, что для начала придется уговорить арестованного выйти из камеры на понятном ему языке, прежде чем применять к нему силу. Когда дверь камеры открылась, полицейский, забывший проверить в окошечко, не пользуется ли арестованный туалетом, вздрогнул и попытался заслонить от меня ее содержимое. Но было поздно. Совершенно голый парень, белый и жилистый, как корень хрена, с энтузиазмом отжимался на полу. Однако он тут же, ни на кого не глядя, подскочил, вытянулся по стойке смирно и прогавкал имя, звание и какой-то многозначный номер.

— Вот, — сказал полицейский, — кроме этих слов он ничего больше не говорит. Простите за неожиданный поворот. Мы думали, что он переоденется, когда выдали ему одежду. Скажи ему, чтоб хоть штаны надел.

— А где его собственная?

— Пришлось забрать на экспертизу. Она кровью залита.

При звуке моего голоса у неподвижного парня дрогнула рука, и он этой рукой прикрылся, моргнул и порозовел. Он снова выкрикнул имя, звание и номер, но уже не так бойко.

— Ваня, — сказала я ласково, — оденьтесь, пожалуйста. Мне с вами поговорить нужно.

Иван Некуров из Наро-Фоминска, конечно, не оказался ни лейтенантом, ни даже рядовым. Он быстро натянул выданный ему чистый оранжево-красный тренировочный костюм и чешки. Он еще долго пытался накрутить себе значимости легендами про принадлежность к группе «Альфа», про убийство какого-то подрывника, но кровь на одежде оказалась свиной кровью из мясницкой, где работал его знакомый. После этого вся история быстро вылезла наружу. Он сбежал из-под следствия в Бельгии за мошенничество, и ему грозила расправа от собственных братков за какой-то слив. Поэтому он решил переждать непогоду в британской тюрьме, где ему было бы значительно удобнее в индивидуальной камере. Он наслышался, что в личной комнате у него был бы телевизор, пособие и доступ в спортзал. Он очень расстроился, когда я ему шепнула, что привилегии там нужно заслужить и что в тюрьмах приходится работать на территории за наличные на сигареты. Вот так. Разве можно доверять фильмам и байкам? Он был депортирован в Бельгию неделю спустя, а я успела домой еще до завтрака.

Правда, завтракать я села уже почти в десять. По дороге домой разыгралась мигрень, и весь мир стал звенеть, как колокол, мучительно и больно. А ведь надо было съездить в супермаркет и отовариться продуктами на неделю. Потом времени может и не быть. Стиральную машину лучше сразу загрузить. Голова болела. Я собралась ехать и… в муках ткнулась в диван, скорчившись рядом со шляпой. Что же это за пытка? А ехать надо. Если не я, то кто? Попросить некого. И отвязаться не на ком. А поход с Джулией в спортклуб, похоже, придется отменить. Не могу. Снова зазвонил телефон. Это был Фил.

— Ты будешь сегодня свободна после семи?

— Куда я денусь?

— Я заеду? По поводу «Лаг» поговорить надо.

— Заезжай.

В третий раз мобильник зазвонил уже в машине. «То тюлень позвонит…»

— Алло!

— Тоша, привет. Это Мария. Работать можешь сегодня? Мне звонили из Харлоу, сказали, что у тебя было занято. А я не могу, я уже перевожу в Колчестере.

Вместо магазина я поехала в Харлоу. Там меня сразу предупредил знакомый дежурный по имени Рори, что клиент у меня нынче не совсем в себе. Его арестовали ночью бегущего трусцой по опасному скоростному шоссе М11. Ничего не добившись и без состава преступления его отпустили, но тут же снова взяли, сняв с крыши какого-то дома. Урмасу сразу вызвали и адвоката, и консультанта из психушки. Адвоката — для защиты его прав, а врача — чтобы определил, нужно ли его госпитализировать. Тут, похоже, дела покруче, чем были у Вани Некурова. Зато этот случай еще на шаг приблизил меня к богмэну.

Дверь в камеру была открыта, на пороге сидел на табуретке тюремщик, имени которого я, естественно, не помню. Он при этом занимался своей работой и возился с какими-то бумагами на коленях. В камере у стены стоял человек лет двадцати. Он поздоровался со мной и сказал, что его показания вот уже записали (при этом он ткнул пальцем в тюремщика), что все на мази и что он мне потом позвонит. Смотрел он вполне осмысленно, поэтому все сказанное прозвучало еще более нелепо.