Источник счастья. Misterium tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Полина Дашкова

– Блюмкин? – Дзержинский вздрогнул, произнес эту фамилию снекоторой брезгливостью, будто сплюнул, и впервые обернулся, быстро взглянул наАгапкина.

– Не беспокойтесь, Феликс Эдмундович, – добродушноусмехнулся Ленин, – товарищ Агапкин свой. Я полностью ему доверяю.

«Чего он хочет? – думал Федор, пряча глаза. – Почему не далмне уйти?»

– Владимир Ильич, Яшке Блюмкину восемнадцать лет. Он сопляк,авантюрист и хвастун.

– Именно такой и нужен.

– Это безумие!

– Феликс Эдмундович, – вождь грустно вздохнул, накрыл егоруку ладонью, – безумие не воспользоваться таким замечательным шансом.

– Владимир Ильич, но как же? – хрипло прошептал Дзержинский.

– Совсем вы, голубчик, не думаете о своем здоровье, –ласково заметил Ленин. – Переутомились, мало спите, много курите. Поэтому сталитуго соображать. Не мешайте Блюмкину. Просто не мешайте ему, это все, что отвас требуется. Каша уж заварилась, ничего не поделаешь, надо расхлебывать.

Дзержинский молча кивнул.

Когда он вышел, вождь расслабленно откинулся на спинкукресла, подозвал к себе Агапкина.

– Я бы хотел, чтобы при этом важном разговоре присутствовалГлеб Иванович. Но поскольку такой возможности нет, вы будете его глазами иушами. Запомните все, что происходило сейчас тут в кабинете. Запомнитехорошенько, потому что записывать ничего нельзя. Свяжитесь с Глебом Ивановичеми расскажите ему лично при встрече.

– Владимир Ильич, но я ничего не понял из этого разговора, –честно признался Агапкин.

– А вам и не надо понимать. Просто запомните и перескажите.

«Вот что! – подумал Агапкин. – Теперь я сам должен сыгратьроль клочка бумаги. Я живая записка. Не исключено, что кто-нибудь скоро сожжетменя в пепельнице».

* * *

Зюльт, 2007

Дед ждал Соню на перроне. Первым увидел его шапку спомпонами Фриц Радел.

– Господин Данилофф, мы здесь! – крикнул он и помахал рукой.

Хлестал холодный, косой дождь, брызги залетали под зонтик.Дед шел медленно, обычно Соне приходилось сдерживать шаг, чтобы не обгонятьего, но на этот раз она еле волочила ноги и отставала.

Радел взял деда под руку и оживленно болтал, рассказал, какехал с Соней в одном купе, узнал, но не решался заговорить. А потом увидел ее вПинакотеке, у картины Альфреда Плута, и тут уж не сдержался.

– Микки, ваша внучка поразительно непрактичный и рассеянныйчеловек, она вся в своих мыслях, кажется, думает только о биологии. Я помог ейсделать кое-какие мелкие покупки, но не уверен, что она была рада моейкомпании. Скажите, она всегда такая серьезная? Она когда-нибудь улыбается?

– Да уж, Софи нельзя назвать общительной барышней. – Дедхмыкнул и тут же переменил тему. – Фриц, вы долго пробудете в Зюльте?

– Барбара неважно себя чувствует, я останусь с ней на парунедель.

Он исчез только у крыльца виллы, отдал пакеты с Сонинымипокупками фрау Герде, экономке деда, пожелал всем спокойной ночи и растворилсяв темноте.

– Ты плохо выглядишь, – сказал дед.

– Я устала. – Соня уселась в кресло в гостиной, поджаланоги. – День был ужасно длинный. Скажи, ты давно знаком с этим Раделом?

– Давно. Лет пять, наверное. Он приезжает иногда к Барбаре,она в нем души не чает. По-моему, он вполне симпатичный и удивительно многознает. Пару месяцев назад Барбара устроила вечеринку в честь своего днярождения, собрала полгорода. Я бы умер со скуки, если бы не Фриц. Он такинтересно рассказывал о древнекитайской медицине. Что, он не понравился тебе?

– Нет.

– Почему?

– Он вел себя слишком навязчиво. Как ты думаешь, он знаетрусский?

– Кто? Радел? – дед даже слегка привстал в своем кресле. –Конечно, нет. Почему ты вдруг спросила?

– Мне показалось, он понимает. Я говорила по телефону, онслушал.

– А что еще ему оставалось делать, пока ты говорила?Заткнуть уши? Кстати, интересное совпадение, твой папа тоже пытался убедитьменя, что Фриц Радел знает русский, но скрывает это.

– Папа? Разве они с Раделом встречались? – спросила Соня ипочувствовала, как все у нее внутри похолодело.

– Ну да, несколько раз он подходил к нам на берегу, аоднажды мы вместе сидели в кафе.

После того как Соня решилась сообщить о папиной смерти, дедмолчал двое суток. Не ел, только пил теплую воду с медом из Сониных рук. Дажеверную Герду не подпускал к себе. Сидел в кресле, на балконе, закутанный ввязаную шаль, накрытый пледом, смотрел сухими глазами на дымчатый морскойгоризонт, слушал крики чаек. Потом попросил Соню рассказать, как это произошло.Выслушал спокойно, погладил Соню по голове, произнес чужим ровным голосом:

– Десять дней.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Соня.

– Целая жизнь может уместиться в десять дней. Шестьдесятсемь лет мы с твоим папой не виделись. Встретились и опять расстались. Одноутешает: эта разлука будет куда короче той, прошлой.

Десять дней, которые папа провел здесь, на острове, врассказах деда действительно преобразились в целую жизнь. Он помнил каждуюминуту, каждую деталь. О чем они говорили, что ели, во что одет был Дмитрий,какая стояла погода, с какой стороны дул ветер, какие облака плыли по небу. Исейчас он опять с удовольствием погрузился в воспоминания. Ему дела не было доФрица Радела, просто очередной повод поговорить о Дмитрии. Деду казалось, что,пока он говорит, его сын жив. Он где-то здесь, рядом, просто вышел на минуту исейчас вернется.

– Микки, неужели вы не видите, она засыпает, – проворчалаГерда, не поднимая глаз от своего вязания, – ей надо в душ и в постель.

– Мы разве не будем ужинать? – спросил дед.

– Нет. Я правда очень устала.

– И ты даже не расскажешь, как съездила в Мюнхен?

– Завтра, дед, завтра, прости.

– С утра ты уйдешь в лабораторию. Хотя бы скажи, ты нашла вПинакотеке то, что искала?

– Да. Я видела эту картину. – Соня сползла с кресла, прошлабосиком через гостиную.

– Соня! – окликнул ее дед.

Она остановилась в дверном проеме, обернулась.

– Сонечка, с тобой все в порядке? Ты ничего не скрываешь?