Старые друзья - Жан-Клод Мурлева

Розина на ходу горячо жаловалась мне, до чего ей противно на уроке биологии резать лягушек.

– Ты только подумай! У нее же сердце бьется! Прямо бьется! Вот скажи мне: какое мы имеем право их убивать? Почему считается, что моя жизнь стоит дороже, чем ее? Представь себе, что тебя распластали на столе, пришпилили тебе руки и ноги булавками, а вокруг толпятся гигантские лягушки в белых халатах, о чем-то между собой переговариваются и явно собираются вскрыть тебе брюхо! А ты даже закричать не можешь!

Я молчал, давая ей излить свое негодование. Откровенно говоря, судьба лягушек занимала меня меньше всего.

Тогда-то я через парковую решетку их и увидел – Лурса и Мару. Они стояли под кленом, в нескольких метрах от нашей скамейки, лицом друг к другу, и не двигались. Она уткнулась лбом ему в грудь и обеими руками держалась за воротник его куртки. Потом она подняла на него глаза, привстала на цыпочки, и они начали целоваться. Я видел, что они влюблены друг в друга. Я видел, как бьются их сердца, и это потрясло меня в сто раз больше, чем рассказ Розины о лягушках. Я сразу заметил разницу между Лурсом и мной. Мара никогда не тянулась ко мне так, как сейчас потянулась к нему, никогда не вела себя так требовательно. Со своей стороны, я никогда не обладал такой статью, как Лурс, и никогда не держался с ней так же уверенно, как он. У меня никогда не было ни его силы, ни его умения внушать окружающим ощущение надежности.

Больше, чем ревность, меня терзало чувство, что меня предали, – в особенности из-за того, что они выбрали для свидания место, которое я считал нашим с Марой. И вот спустя почти полвека я не нашел ничего лучше, чем снять дом в Уэссане и пригласить туда и его, и ее – людей, которые разбили мне сердце. Что, если они прямо у меня на глазах бросятся друг другу в объятия? Неужели я затеял все это только ради того, чтобы заново пережить былой кошмар?

Отменить встречу я был уже не в силах, зато от меня зависело, как именно она пройдет. Может, стоит раз в жизни плюнуть на самоконтроль и поддаться примитивному инстинкту? Я подожду, пока Лурс сойдет с парома, улыбнусь ему как ни в чем не бывало, а когда он ко мне приблизится, сделаю резкий выпад и головой разобью ему нос. И пусть Мара его утешает.

– Вы что, – крикну я, – думали, что каких-то жалких сорока лет достаточно, чтобы унять такую боль? Вы поверили, что я все забыл? На что вы надеялись? Что я отпущу вам ваши грехи? Так вот же вам! Ты, Лурс, свое уже получил! А ты, Мара, радуйся тому, что ты женщина! Ладно, Жан, Люс, пошли, ребята. Будем есть блинчики, запивать их сидром и вспоминать старое доброе время. А вы, Лурс и Мара, катитесь отсюда. Паром отходит через десять минут, так что поспешите. И можете на обратном пути лизаться сколько влезет – если, конечно, у Лурса не слишком опухнет нос.

Да, на какой-то миг мне захотелось превратиться в грубое животное, способное на подлое нападение, но себя не переделаешь. Если я не набил Лурсу морду сорок лет назад, когда моя рана еще кровоточила, с какой стати мне набрасываться на него теперь?

После выходных, прошедших в обстановке взаимной любви и крайнего оптимизма (отец поинтересовался, намерен ли я и дальше продолжать в том же духе или все-таки одумаюсь), в понедельник утром я подловил Мару в школьном коридоре.

– По-моему, нам надо поговорить.

– Хорошо. Только не здесь и не сейчас. Вообще на этой неделе я не могу.

– А когда?

– В будущую субботу? Вечером?

– Годится.

– Может, в «Глобусе»?

– Нет, в «Глобусе» слишком много народу. Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Ладно. Тогда, может, «У Танлетты»?

– Договорились.

«У Танлетты» – так называлось маленькое и ничем не примечательное бистро, расположенное на окраине Лувера, которым заправляла сварливая старуха. Зато в нем стоял музыкальный автомат, и можно было надеяться, что нам никто не помешает. В субботу я приехал из школы на автобусе, а ближе к вечеру оседлал мопед и покатил назад, в городок. Сердце у меня колотилось с такой силой, что становилось ясно: я влюблен в нее так же, как накануне наших первых свиданий. Разница состояла в том, что она меня больше не любила.

Перед входом в бистро я увидел велосипед Мары. Она меня уже ждала.

Мы оказались единственными посетителями. Заказали кофе и включили музыку, чтобы Танлетта нас не подслушала. Разумеется, я постарался сделать так, чтобы автомат не заиграл «A Whiter Shade of Pale».

– Я видел тебя с Лурсом.

– Да? И где?

– В парке, на прошлой неделе. Мы шли мимо с Розиной.

– Мне очень жаль тебя, Сильвер.

– Чем я тебя обидел?

– Ничем. Ты самый лучший парень из всех, кого я знаю.

– Да? Приятно слышать. Но все же, наверное, самый лучший после Лурса.

– Ничего подобного.

– То есть?

– Понимаешь…

Затем были сказаны ненужные, бесполезные слова, единственное предназначение которых – рвать на части душу и приносить лишние страдания.

– Ты что же, раньше притворялась?

– С ума сошел! Никогда я не притворялась. Я была с тобой потому, что так хотела. И потому что мне это нравилось.

– Но до определенной степени.

– Да. Если я чего-то не хотела, то не из-за тебя.

– Ах вон оно что. Значит, с Лурсом ты тоже не собираешься?…

– Я этого не говорила. И вообще, ты все смешиваешь в одну кучу.

– Ничего я не смешиваю.

Музыка стихла. Мы с минуту сидели молча. Танлетта торчала за стойкой – явно специально. Она видела, что мешает нам, но нарочно никуда не уходила. Тогда я подошел к музыкальному автомату и наугад поставил композицию номер 103. Это оказалась «Rain and Tears» группы Aphrodite’s Child. «Дождь и слезы»… Фатальный промах с моей стороны. Виниловый диск скользнул на проигрыватель, сверху на него аккуратно опустилась игла. Зазвучала музыка – инструментальное вступление сопровождало меня, пока я возвращался к нашему с Марой столику. Но стоило мне сесть напротив нее – девушки, которая была моей первой любовью, – как раздался душераздирающий голос Демиса Руссоса: «Rain and tea-ea-ea-rs…» Этот голос проник мне в душу, пробуравил сердце, и с того мгновения я больше не произнес ни слова, боясь, что сейчас они прольются, эти самые слезы, допустить чего я ни в коем случае не мог. Я сунул руку в карман и протянул Маре приготовленный для нее подарок. Она разорвала клейкую ленту, развернула упаковочную бумагу и достала ластик. Это ее развеселило. Она положила ластик рядом со своей чашкой и своими гибкими пальцами взяла меня за руки.

– Я хочу, чтобы мы остались друзьями, Сильвер. Не знаю, что у меня получится с Лурсом. Может, ничего. Но я не хочу тебя терять. Прошу тебя. Очень прошу.

У меня в горле как будто застрял булыжник.