ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин

Он лично распоряжался о запрете этих пищалок, кряхтелок и визжалок, которыми в свободное время, а это было как раз то самое время, что называется рабочим, увлекались менеджеры. И сейчас, будто наслаждаясь его страданиями, все вокруг только и занимались тем, что пищали, визжали и кряхтели. Делалось это словно по команде, Коломиец даже засекал по часам — каждые полчаса в течение всего дня. Кто-то из них начинал катать шарики, включив звук на трубке на полную мощь, и, словно по команде, один за другим все вынимали свои трубочки и начинали играть в тетрис, стрелять монстров и… и Коломиец не выдерживал. Он поднимался и уходил, слыша хохот даже через закрытые двери. На самом деле он не слышал смеха, но был уверен в том, что тот звучал. Временами ему начинало казаться, что все из отдела, где он совсем недавно был начальником, приходят на работу именно для того, чтобы изгадить его и без того подломившуюся жизнь.

Можно было, конечно, уйти. Если тебе не нравятся законы страны, ты вправе уехать. Но если остался, не критикуй власти, иначе тебя уничтожат. Таковы законы общества. И Коломиец терпел, зная точно, что даже урезанной наполовину зарплаты — зарплаты в три тысячи долларов — он не получит ни в одной московской компании. Его, бывшего начальника отдела, посадят на испытательный срок, на восемьсот долларов, и никто не поручится за то, что вообще возьмут и посадят. Коломиец знал Лисина. Те, кто от него уходили не по его желанию, отправлялись в странствия по HR корпоративного мира столицы с измятыми выходными реноме. Скорее всего, поход закончится тем, что сам же и разнесешь о себе молву по Москве. Везде побываешь, и где бы ты ни побывал, боссы получат рекомендации Лисина держать Коломийца подальше от себя. Это как если оказаться в кустах шиповника. Чем быстрее идешь, тем больше у тебя ссадин.

Переезжать в Питер? В Новосибирск? Куда?

До любой точки планеты факс добирается за несколько секунд. Первое, что сделает руководитель любой компании, изучив трудовую книжку называющего себя спецом претендента, это посмотрит на последнюю в ней запись. «Начальник отдела продаж компании „Глобал“…

Телефонная связь тоже работает быстро. Сейчас еще быстрее, чем в те времена, когда ее впервые протянул тезка Коломийца Белл.

„Игорь Игоревич, ко мне тут подъехал некто Коломиец. Помните такого?.. Что можете о нем сказать?“ — „Хочешь компанию сохранить? Гони метлой“.

Так что лучше потерпеть, а там, дай бог, что-нибудь да изменится. Коломиец думает, что изменится сразу после того, как он кое с кем переговорит. И сделает это он уже сегодня, потому что каждый день в компании в офисе бывших подчиненных сокращает его жизнь на месяц.

Но Лисин… Как он мог? Пять лет вместе, он начинал с ним! Коломиец мог бы разворовать эту компанию, если бы… если бы у него хватало смелости, но он не сделал этого! Это подлость… Напрасно все думают, что гнев кипит только в Лисине. Гневом переполнен и он, Коломиец. И напрасно Игорь Игоревич думает, что помани он пальцем, Сашок тут же, роняя слюну, подбежит! Нужно время… чтобы утереться. Время… Все обмозговать, правильно сцепить друг с другом. И только после этого не с видом униженного и оскорбленного, а с видом спасителя, немного презирающего того, кого спасает, идти к президенту, который зарабатывает только потому, что Коломиец правильно торгует. Сейчас же, с пустыми руками, у него в офисе делать нечего. За пустыми руками Лисин тотчас увидит мольбу в глазах. Не пойдет… Не сейчас. Сию минуту он не готов к разговору.

Снова добравшись до той части коридора, от которой вернулся, он услышал:

— Саша?

Немного испугавшись этого голоса, Коломиец почувствовал, как у него повлажнели ладони.

У окна, в глубине пустующего посреди коридора чрева, стоял он. Не сводя с него глаз, Коломиец вошел в звонкую от пустоты комнату, которую в компании именуют то „аппендиксом“, то „зоной“, то „закутком“, — вошел и замер.

— Я хочу поговорить с вами.

— С чего вы взяли, что я хочу разговаривать с вами? — сдерживая себя, сказал Коломиец.

— Мне показалось. Или послышалось… Я уже не помню точно. Кажется, вам не нравится, как я веду себя?

— Это слишком философский разговор. Гудящая эхом комната не располагает к искреннему общению. Вызовите меня в свой кабинет, это самое лучшее место для профессиональных дебатов.

— У меня такое впечатление, Коломиец, что вы затаились для атаки. Выжидаете удобного случая?

— Ваше впечатление обманывает вас.

— Давайте начистоту. Что вы собираетесь делать? Вы же собираетесь что-то делать…

— Вам рано знать об этом.

— Когда будет самое время?

— Скоро.

— Я не могу находиться в состоянии постоянного ожидания, уж простите…

Коломиец не ожидал этого. Он не думал, что дойдет до такого. Поэтому, когда перед ним блеснул нож, он не сделал даже попытки защититься. Все было так нелепо, что не сработал даже природный рефлекс самосохранения. И лишь когда лезвие вошло ему в левую часть груди, погрузившись почти до рукоятки, он открыл рот для удивленного вскрика. Но крика не было. Нож пронзил легкое, и боль сдавила всю грудь.

Дикими глазами посмотрев туда, откуда торчит рукоять, Коломиец чуть отшатнулся назад и уперся спиной в стену.

— У меня нет возможности держать рядом с собой человека, у которого есть какой-то план, понимаете? Человека, который слишком много болтает и носит в себе планы!..

И лезвие ножа, выйдя из груди и выпустив струю алой крови, снова погрузилось в Коломийца.

„Сердце?“ — подумал он, вцепляясь обеими руками в пиджак убийцы.

Он цеплялся и цеплялся, он хватал слабеющими пальцами то воздух, то плечо своего убийцы, и лишь когда из горла в рот пошла горячая лава, он понял, что это конец.

Сползая по стене, он вглядывался в лицо убившего его человека, словно стараясь запомнить его для последующей жизни. Он уже сейчас готовил отчет для тех, кто встретит его наверху. Коломиец будет ждать. Он будет ждать там сколь угодно долго. Теперь ему спешить некуда.

Он был прав. Факин не один…

…На следующее утро ровно в одиннадцать часов Женя вошла в комнату для допросов. Со стороны могло показаться, что по этой девушке можно сверять часы, но к „Матросской Тишине“ журналистка приехала без четверти десять. Наверное, с таким запасом на свидание с мужчиной еще не прибывала ни одна девушка.

Остаток вчерашнего дня она разговаривала с Боше, покуривала, чем не занималась уже два года, смотрела в окно из спальни своей квартиры и думала о Лисине. Никто не может пересказать ее мысли, природа не изобрела сонар женского ума. И слава богу, иначе сколько бы тайн обрушилось сразу на мужчин. И вместо того чтобы искать на Марсе воду, а в Арктике шельф, они только и занимались бы тем, что вычисляли формулу, пользуясь которой женщина, стоящая у прилавка, выбирает „Либресс“ вместо „Белла“.