ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин

2. Диплом. Менче… (зачеркнуто). Мирче… (зачеркнуто). Печатными буквами: МЕРЧЕНДАЙЗИНГ.

Подобное создание с некоторых пор периодически оказывается в моей постели. Я курю в потолок, а она рисует пальчиком на моем пузе кельтские узоры, и по всему чувствуется, что ей не о чем поговорить с таким дебилом, как я. Порой мне кажется, что я общаюсь с ней только потому, что одинок. Когда человек одинок, он, как ни странно, думает не о себе, а о том, что где-то есть такая же одинокая душа, нуждающаяся в тепле и понимании, в любви и ласке. И он начинает искать способы обогреть чужую душу, как если бы кто-то обогревал сейчас его. Он встречает на улице мокрую, продрогшую, голодную собачку или кошку и ведет в свой дом, чтобы сделать частью своей жизни, если она, конечно, не блохаста. Точно таким же образом в моем доме оказалась Сабрина. Около трех месяцев я считал, что это тусовочное погоняло, но потом у меня в руках оказалась ее зачетная книжка (в сумочке нашел, понятно), и там черным по белому было написано: Сабрина. Я привел ее домой с Шаболовки, с остановки, где ее пытались закадрить четверо нориков, сидящих в голубом «Ауди». Почему у нориков голубой «Ауди», а не черный — времени выяснять не было. Я тормознул рядом, свистнул и быстро показал Сабрине место рядом. Все получилось, как с той собачкой… Слава богу, она оказалась не блохаста. Я не нашел в сумочке ни кокса, ни канабиса, ни клофелина. И вот уже три месяца мы с Сабриной дружим. Вечерами, когда она не слишком занята написанием дипломной работы — Сабрина почти выпускница вуза, она приходит ко мне. Я думаю, что из чувства благодарности за увоз от нориков на голубом «Ауди». А еще я не озабочен сексуально, не извращенец, не нюхаю порошки и не курю траву, без пирсинга в ноздре и без тату во весь рост, но при этом без угрей на роже, и носки у меня не нокаутируют за версту. То есть я необычный молодой человек. Мы ужинаем, потом она идет в душ, потом иду я, а потом мы занимаемся любовью. Спим, а наутро я даю ей немного денег.

Не пройдет и двух месяцев, как Сабрина вольется в ряды соискателей места менеджера отдела маркетинга какой-нибудь крупной (как любят себя называть едва стоящие на ногах конторки) компании. Раз на тридцать четвертый, когда на ее резюме по факсу кто-нибудь обратит-таки внимание, ее пригласят на собеседование. Сабрина сядет перед алчным работодателем, закинет ножку на ножку так, чтобы было видно, что в резюме указаны далеко не все ее возможности, и скажет: «Я как бы специалист по рекламе». И Москва украсится еще парой щитов.

Она и вчера приходила.

— Странно, ты все молчишь, молчишь… — пуская дым мимо меня, почти каждый вечер говорит Сабрина. — А ты знаешь, я сегодня утром загадала: если мы сегодня не расстанемся, значит, будем вместе еще. Я прошлой ночью лежала, смотрела в потолок и думала: позвони, позвони… Но ты молчал. А в моих глазах стояли слезы. Они застыли, как озера, превратились в увеличительные стекла, и я видела луну…

— Ну, и как она?

— Кто?

— Луна.

— Глупый, это же мысли. Я не луну видела, я выражала то, что накопилось, — перевернувшись на живот, она, пахнущая гелем, забирается на меня и свешивает на мое лицо мокрые пряди.

Через пару минут, когда мы уже немного со сбитым дыханием и когда любой мужик перестает о чем-то думать, она вдруг начинает говорить.

— Лисин, — она всех называет по фамилиям, — Лисин, когда я кончу, ты возьмешь меня к себе на работу?

Из холеричного Homo erectus я мгновенно превращаюсь в меланхоличного Homo sapiens.

— Сразу, когда ты кончишь?

— Глупый, я об универе.

Выбравшись из-под нее, я встаю и шагаю к бару. Так нельзя с мужиками. Плеснув на три пальца в стакан, я выпиваю и с наслаждением чувствую, как мой желудок покрывается горячей пленкой.

— Нет, Сабрина, не возьму. У меня правило: близких людей в подчинение не брать. Я невыносимо строг к персоналу.

— Я стерплю! Можешь наказывать меня там по полной программе, можешь там пороть даже!

Она каким-то космическим (женским) чутьем догадывается, что если ее не возьму я, то не возьмет никто. Однако одно дело пригреть дворняжку, дав кров и пищу, и совсем другое пытаться выиграть с ней главный приз на выставке собаководства.

— Сабрина, давай лучше здесь?

Присев на край постели, я слышу:

— А мне вчера «хорошо» по бухучету поставили. А ты богатый?

Все, второй раз не получится…

Именно после этого разговора я вынул из домашнего сейфа, который казался мне оплотом неприступности, все документы из «Бэнк оф Нью-Йорк». Номера счетов, отпечатки моих пальцев — на тот случай, если я явлюсь в банк оборванным, голодным и без документов, пароли, коды — все это поместилось в тоненькую папочку и переехало в мой массивный шкаф фирмы Jewell, в офис.

Мой домашний «Сэйфтроникс» хотя и металлический, но я точно знаю, что варили его, как и остальные той же марки, не в Швейцарии, а в Словакии. И, хотя он умеет говорить мне унитазным голосом «Хэлло, босс», я знаю, что если как следует размахнуться или раскочегарить горелку…

Зато на работе у меня двухзамковый и неприступный, тоже болтун. После внезапного интереса к моему социальному статусу девочки, которую я накормил, обогрел и обласкал, к статусу, который и без того ясен, в мою голову стали заползать самые подозрительные мысли относительно ее нахождения в моей квартире. А не трюк ли это был с хачиками на голубом «Ауди»?.. Уж очень мне «Ауди» не понравился — голубой, более особой приметы просто не найти… Как бы то ни было, Сабрину я не выставил, а просто перенес документы. Если обнесут или, чего похуже, обчистят по схеме «кража с криком», то злодеям достанется в качестве трофеев лучшая аппаратура, лучшие шмотки, но никак не девяносто семь миллионов долларов со всеми инструментами для доступа к счету.

На следующее утро я приехал на работу, за обедом издевался над Коломийцем, потом подслушивал его разговор с Гроссом, а потом меня затащил в мой кабинет Лукин.

…А за минуту до того, как я после его сумасбродных слов обжег окурком пальцы, в коридоре раздался истерический женский крик.

Моя рука, давящая окурок в пепельнице, замерла.

— Лукин, вы высказываете мне эту мысль вслух, зная, что фактически находитесь на испытательном сроке, могущем гарантировать вам место начальника отдела продаж?

Изумление мое было столь велико, что горячий пепел жег мои пальцы, а я заметил это только тогда, когда Лукин ответил:

— Я осознаю этот риск.

И в этот момент я почувствовал острую боль. В приемной раздался суматошный цокот каблучков, и дверь влетела в кабинет, словно постучал ОМОН.

На пороге — Риммочка, и смотреть на нее страшно.

— Игорь Игоревич!..

Обычно она следит за собой и даже тренируется перед зеркалом так произносить некоторые слова, чтобы мимика не наносила ущерб правильным чертам лица. Но сейчас ей наплевать, что подумают. Следует подозревать, верно, что начался потоп, если Риммочке на это наплевать.