Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы - Дитрих фон Хольтиц

В районе Вознесенска, после долгих маршей душными летними ночами по пыльным дорогам, после невероятной силы дождей, когда мы месили непролазную грязь, полк впервые получил шесть дней отдыха. Надо было привести в порядок обувь, форму, снаряжение; терпеливый солдат, прошедший длинный путь, чувствовал потребность отдохнуть, прийти в себя, написать письма домой, подлечиться и получил возможность это сделать. Автомашины, оружие, лошади тоже нуждались в тщательном осмотре. Кони, акклиматизировавшись и привыкнув к новому фуражу, держались хорошо, и даже их подковы выдержали доставшиеся им испытания. В чудесных садах на берегу Южного Буга, отдыхая на солнышке, купаясь, занимаясь спортом и развлекаясь вечером, солдаты пребывали в отличном настроении. Офицерский состав собрался впервые после выступления из Румынии. Мы обсуждали бывшие с нами в походе случаи, рассказывали о своих приключениях, вспоминали павших товарищей. После этого наступления мы смогли сделать вывод, что не ошиблись в наших солдатах. Уроженец равнин северо-западной части Германии по своему характеру не воинственен, не предприимчив и не отличается сильными страстями. У этого белокурого великана, в сравнении с другими типажами, несколько медленная кровь. Он дерется по другим мотивам, а его характер отличается иными чертами: верностью, упорством, уверенностью, рассудительностью. Было признано, что формы боя, отработанные за годы боевой учебы и применявшиеся нами в предыдущих операциях, можно адаптировать к операциям на обширных открытых пространствах. Средством огневой поддержки являлся легкий пулемет – надежное оружие, если правильно его использовать. Одиночный стрелок мог положиться на свое оружие. Грозным оружием был тяжелый миномет. Доставка боеприпасов осуществлялась без особых затруднений; я не припоминаю ни одного боя, когда мы ощущали острую нехватку боеприпасов. В действующей армии интендантская служба, отвечавшая за снабжение боеприпасами и обмундированием, работала, как всегда, превосходно; точно так же работал механизм снабжения войск продовольствием. Солдат, смотревший на эти вещи как на само собой разумеющееся, чувствовал, что командованием предпринимаются все меры, чтобы облегчить его нечеловеческие страдания. Он охотно признавал, что для него делается все возможное. Уже на второй день отдыха в полк привезли звуковой фильм. С артиллерией все обстояло наилучшим образом; прикомандированные к нам наблюдатели (корректировщики артогня), от внимательности которых зависел успех дела, были первоклассными. Санитарная служба, эвакуация раненых с поля боя и их доставка на перевязочные пункты и в полевые госпитали также работали так хорошо, как им позволяли имеющиеся средства. Конечно, у нас было слишком мало автомобилей, санитарная рота дивизии оставалась на конной тяге и, следовательно, была недостаточно мобильной. На поле боя для эвакуации раненых стали использоваться телеги, запряженные русскими лошадьми. Нам бы хотелось, чтобы их было больше и чтобы раненых как можно скорее доставляли в военные госпитали, где были большие возможности для правильного лечения. Наши врачи и санитары нередко с самым простым оборудованием добивались лучшего результата, чем можно было от них требовать. Все это знал и ценил солдат, который, бледный и молчаливый, лежал на носилках.

Эти дни отдыха слишком напоминали нам начало войны, когда нас уверяли, что Русская кампания будет завершена за шесть – восемь недель. А мы за эти два последних месяца прошли пешком 660 километров, то есть в среднем по 10 километров в день. Когда подумаешь, что почти каждый день нам приходилось вести бои и иногда по нескольку дней держать оборону, прежде чем возобновить наступление, только тогда осознаёшь всю степень выносливости нашего солдата. Я часто спрашивал себя, не получится ли так, что эта война, начавшаяся на нашем участке в точности так, как 129 лет назад начался поход Наполеона, завершится так же, как та. Организованное отступление русских могло продолжаться и дальше, поскольку наши мобильные соединения не нарушали его ход ударами во фланг противнику или заходами ему в тыл. Такой ход наступления приводил к большим потерям с нашей стороны, ибо противник, прежде чем мы его настигали, успевал воспользоваться передышкой, чтобы закрепиться на новых позициях и усилить их.

В огромной России мы видели здоровых жителей с многочисленными детьми, а кроме того, статистические данные показывали нам ее мобилизационные возможности. При этом мы знали, что, хотя наша родина густонаселенна, она, в отличие от противника, не располагает безграничными людскими ресурсами[33]. И тогда мы с тревогой задумывались об исходе этой войны в случае, если наш блицкриг не завершится до наступления зимы. Передовые статьи в газетах минимизировали масштабы войны, превращая наши тяжелые бои в веселую прогулку, в погоню за полностью разгромленным противником. Все это вызывало у солдат отвращение. Мы оказались в тупике, вывести из которого нас могла только тотальная и крайне быстрая война, но после всего, что мы ежедневно там видели, такая победа была для нас недостижима. Однако мысль о возможности завершить эту войну для себя, спастись от нее, добившись перевода в другое место, никогда не приходила мне в голову, ни на Южном Буге, ни даже позже. Я был раздавлен грузом забот и мыслей, но вокруг меня продолжалась жизнь со своими требованиями. Были солдаты, которых я учил воевать в мирное время и которые теперь доверяли мне, убежденные, что я буду отдавать разумные приказы. Мог ли я бросить их в тот момент? В личных дневниках и письмах, датированных первыми неделями Русской кампании, я открыто выражал свои тревоги, но мне надо было справиться с ними, запереть их в себе, чтобы дать солдатам найти силы пережить неизбежное. Я часто завидовал тем, кого партийная пропаганда сумела убедить настолько, что они не задумываясь шли по путям, начертанным идеологией. Такие верные бойцы, для кого реальность была закрыта вуалью агитпропа, считали, что всё просто и ясно. Тем не менее, совершенно определенно, среди них было много прекрасных солдат, день изо дня добросовестно исполнявших свой долг. Можно даже порадоваться тому, что их было много, поскольку, если решил остаться в строю и продолжать командовать, лучше, чтобы твои подчиненные смотрели на войну как на святое дело. Теперь, как и тогда, я убежден, что ситуация, в которую нас завела жизнь, была полна противоречий и трагических моментов. Естественно, что у многих солдат, служивших под моим началом, были такие же предчувствия и сомнения, как у меня, и они так же прятали их в своих сердцах. В конце концов, повседневные обязанности, становившиеся с каждым днем все серьезнее, все больше и больше занимали меня, как это бывает в сложных ситуациях. Да, чем выше я поднимался по служебной лестнице, чем лучше узнавал своего противника – русских, тем яснее понимал, что успех зависит от поддержания на высоком уровне боевого духа солдат, чему я вынужден был уделять в своей деятельности все больше времени. Поскольку в ходе кампании количество опытных офицеров постоянно сокращалось, мне ежедневно, без перерывов, приходилось вести войну и против чреватых опасными последствиями небрежности и усталости; и тем сильнее я чувствовал, как я обязан еще остававшимся у меня старым солдатам, количество которых также уменьшалось с каждым днем. Я был озабочен тем, чтобы сохранить их жизни, и, по мере того как число их сокращалось, у меня усиливалось чувство, что и для них, морально и реально, оставался открытым единственный путь – путь долга; путь, по которому я должен был их вести, тем более что это был мой долг.