Залим - Лия Рой

На дворе было воскресенье, на улице – по-весеннему тепло. Я уговаривала папу на прогулку, хотя он собирался весь день сидеть за компьютером и переписываться с Марией Васильевной, с которой познакомился в санатории. Стоило немало сил вытащить его подышать свежим воздухом. Пришлось даже напомнить слова врачей о том, что ему не просто полезны, положены прогулки. А уж там дело осталось за малым. Военная выдержка среагировала на слово «положено» должным образом, ровно так, как я и рассчитывала.

Я притащила родителя в ближайший парк. Осень была в самом разгаре и, куда ни глянь, а на земле красовался разноцветный, хрустящий ковер из опавших листьев. Как художник я бы с удовольствием посидела здесь с холстом и красками, но, зная, что отца это будет раздражать не взяла с собой даже планшет.

- Я же вижу, что у тебя что-то происходит.

- Что у меня может происходить? – Я повернулась к отцу, кивая на стаканчик с чаем в его руках. Он лишь скривился. Папа всю жизнь пил кофе, а теперь, когда он был под запретом, категорически отказывался от всех остальных напитков.

- Я не буду пить эту бурду, зря только деньги потратила, - прокряхтел родитель, оставляя стаканчик подальше от себя.

- Зря, очень вкусно, - я отхлебнула из своего стаканчика, зажмурилась, подставляя лицо осенним лучам солнца.

- Так поделишься со стариком или как?

- Не понимаю, о чем ты, пап…

- Разве я учил тебя врать, Радмила? – строго поинтересовался отец. – Я же вижу, не слепой. Телефон все время пищит, ты с кем-то переписываешься. У тебя кто-то появился. Но этот кто-то мне уже не нравится, потому что, чем больше ты смотришь в этот телефон, тем грустнее становишься. Этот мужчина, а это именно мужчина, доставляет тебе хлопоты и заставляет испытывать тоску, негодование.

- Боже, ты должен был работать следователем, - выдохнула я, качая головой. От такого поди, что-то скрой.

- У меня все еще варит голова, только и всего, - продолжил отец, никак не отреагировав на мою остроту. – И возникает логичный вопрос. Зачем ты находишься в отношениях с человеком, который тебя расстраивает? Разве мужчина не должен беречь свою избранницу?

- Пап, ты живешь в каком-то восемнадцатом веке, - снова попыталась отмахнуться я, не желая вступать в серьезный разговор.

- Лучше жить в восемнадцать веке и при этом оставаться нормальным человеком, мужчиной. Кого ты себе нашла, Рада? Разве я учил тебя столь низко себя ценить?

- А что ты от меня хочешь? – вышло резче и грубее, чем я ожидала. Проходившие мимо нас подростки даже обернулись.

- Я ничего не хочу, спрашиваю только.

- Мне сколько лет по-твоему?

- Рада, дело ведь не в возрасте…

- Да что ты! – Я отставила от себя стаканчик с чаем и чуть развернулась к отцу, чтобы иметь возможность смотреть ему в лицо. – То есть, ты думаешь то, что мне за тридцать помогает делу? Думаешь, у меня есть шанс встретить сейчас перспективного, достойного мужчину? Да еще и такого, чтобы тебе оказался по душе? Да в лучшие времена такого не случалось, а теперь-то уж о чем можно говорить?

- Рада…

- Мне тридцать три года и я никогда не смогу родить! Думаешь, за мной выстраивается очередь из мужчин, желающих жениться?

- Но я же не об этом…

- А хочешь знать, с кем я встречаюсь?

- Рада…

- С тем самым человеком, с которым ты разлучил меня много лет назад. И почему? Потому что он был «не достойным» твоей дочери. Твоей единственной дочери, которую ты в одиночку растил, ночами не спал. Чувствуешь, как в этом предложении все вертится вокруг тебя, а не меня?

- Ты… постой… ты с этим?

- Этим?! Ты его называешь «этот»? Залим спас твою жизнь! Если бы не он, ты бы здесь не сидел! Но даже после этого он все еще «этот»?!

- Рада, перестань орать! Люди на нас смотрят, - грозно выдал папа. – Я не то имел в виду.

- Очень даже это ты и имел в виду! Ты ненавидел его пятнадцать лет назад, ненавидишь и по сей день, хотя я ума не приложу, за что! Может быть, я бы и поняла твои отческие, родительские чувства, но, как ты уже знаешь, мне не суждено, - горько усмехнулась я, заставляя отца сморщиться, словно от боли.

Долгие годы я носила все это в себе. Не показывала родителю, как больно он мне сделал. Как плохо поступил. Этот гнев никуда не делся, он все еще был во мне. Я злилась на него за то, как он поступил со мной. Злилась на себя за то, что оказалась столь слабой, что не смогла пойти против воли властного отца.

- Посмотри, кем он стал, - уже тише заговорила я. – Посмотри, кто он…Ты говорил, что он никчемный, приезжий, что неудачник, который закончит свою жизнь в какой-нибудь канаве, а он стал лучшим врачом! Больницы за него дерутся, пациенты выстраиваются в очередь!

- Рада…

- Что?!

- Он… женат?

- Конечно, разумеется, он женат, папа, очнись! Ему за тридцать, он красив, успешен и нарасхват! У него есть жена и сын! Но меня убивает не это, понимаешь?! Меня убивает мысль о том, что это я должна была быть его женой и их сын – это должен был быть наш сын! Ты лишил меня этой возможности, лишил права на нормальную, счастливую жизнь, а теперь сидишь и удивляешься чему-то, делаешь вид, что чего-то не понимаешь!

- Рада, так нельзя, - тихо произнес в ответ.

- Как так? Как нельзя?! – я взмахнула руками.

- Женатый мужчина – это женатый мужчина. Это табу. Не опускайся так низко. Ты заслуживаешь…

- Только попробуй договорить!

- Доченька…

- Если бы ты желал мне добра, то сейчас мы говорили бы о моем муже, а у тебя был бы, как минимум, один внук! Но переубедить тебя или, того хуже, ослушаться… боже, да это же всегда было невозможно! Ты решил все за меня, понимаешь? Я кукла, игрушка, марионетка в твоих руках! А ты сидишь передо мной и раздаешь советы, как жить! Говоришь, чего я заслуживаю, чего достойна. Кто дал тебе такое право после того, что ты со мной сделал?

- Рада, я… мне очень жаль.

- И что это меняет?

Залим нашел меня вечером всю зареванную и впавшую в истерику. После разговора с отцом на плечи опустился невидимый груз, который с каждой секундой, казалось, тянул меня все ниже и ниже. Он случился очень неожиданно, я не планировала ничего подобного, но вышло, как вышло. И теперь я испытывала адский коктейль чувств. Здесь были и вина, и отчаяние, и свирепая злость, и затаенная обида.

- Что с тобой, детка? – в который раз спросил Залим, с нежностью водя рукой по моим волосам. Он уже битый час пытался вытянуть из меня хоть что-то, но все, что я могла – это плакать навзрыд, лежа на его коленях. – Ты меня пугаешь, - вздохнул он. – У тебя что-то болит? – Разумеется, как врач он в первую очередь думал о физическом недуге. Но, нет, меня беспокоило совеем другое. Лишь израненное сердце и выжженная душа. – Рада…