Тень креста - Вячеслав Паутов

глубине тёмно-изумрудный оттенок. Казалось теперь, что окружающие мир краски, насытившись дневным блеском и сиянием, молчаливо меркли в ожидании сумерек.

Слегка отяжелевшие и разомлевшие после обильного обеда путники, направляемые мастером-кузнецом, наконец, достигли цели своего путешествия — поселение нидаросской бедноты лежало теперь в паре десятков шагов от королевских посланников. По сравнению с богатой городской палитрой, здесь преобладал грязно-серый цвет нужды и нищенства, а контрастная чернота одеяний священнослужителей в сочетании с серебристым блеском доспехов сопровождения — как луч солнца, пронизывающий предгрозовые тучи, привлекли к себе внимание угрюмых поселенцев. И они шумной, гомонящей рекой двинулись навстречу пришельцам.

Альбан Ирландец и послушник Огге чётко слышали недовольные голоса бедноты, приближающиеся крики протеста. Тут собрались сплошь простые люди: крестьяне в длинных заношенных рубахах и грубых башмаках; рыбаки в ещё непросохшей одежде, поблёскивающей свежей рыбьей чешуёй; крикливые лодочники, прихватившие с собой вёсла; пастухи с кнутами и собаками. Мужчин сопровождали их жёны и дети, блеял и мычал потревоженный людским шумом немногочисленный скот.

«Вот такая она теперь, языческая Норвегия, — пронеслось в голове Огге Сванссона. — И она не упустит всякую возможность навредить нам, приверженцам новой веры, в которых видит главных врагов старого, но привычного жизненного уклада. Своим приходом мы разворошили осиное гнездо. Что же, надо держать ухо востро…».

— Что случилось? Что ты видишь, послушник Огге, — насторожённо спросил святой отец, внешне сохранявший спокойствие.

Гам ещё больше усилился, толпа была настолько плотной, что ни телохранители, ни священнослужители, вкупе с мастером Хаки Оспаксоном, не сумели продвинутся дальше.

— Они недовольны нашим появлением и дело может закончиться дракой, — громко, стараясь перекричать шум толпы, ответил священнику встревоженный Сванссон.

Охрана потеряла терпение. Древком копья прокладывая себе путь, один из телохранителей жестом приказал послушнику следовать за ним, прикрывать святого отца слева, оставаясь за спиной второго охранника, но через несколько шагов все посланники короля вынуждены были остановиться. Собравшиеся были настроены решительно — назревало столкновение с кровопролитием.

* * *

Стоявший позади всех кузнец вдруг пригнулся. Впрочем, в этом не было особой необходимости, толпе разгневанных мужчин сейчас было не до него: Хаки окружали лишь женщины да дети, не скрывавшие своего недовольства появлением служителей Распятого Бога и их охраны. Они лишь изредка бросали в мастера комья грязи и тугие пучки влажной травы. Пространство же, примерно в десять шагов, окружённое женщинами и детьми, было относительно свободным, последние всё же опасались подходить совсем близко к незваным гостям, защищённым вооружённой охраной. И тут мастер Хаки сдавленно крикнув: — Я за подмогой! Ждите помощи — вернусь со своими слугами и работниками! — опрометью кинулся назад через, с криками и визгом бросившуюся врассыпную, массу перепуганных женщин и детей.

Теперь пришельцев осталось четверо. Огге видел злость на лицах бедняков, их страх, обиду и тревогу, желание непременно вступить в схватку — но Альбан Ирландец по прежнему оставался спокоен, сосредоточенно о чём-то размышляя. Глаза священника были прикрыты, а нос ловил и оценивал каждый оттенок запахов, накатывающих из разъярённой толпы.

— Четыре шага назад! Оборона! — раздался клич одного из телохранителей. И защитники двинулись обратно, в освободившееся после бегства Хаки, пространство поляны, щиты их стремительно скользнули из-за спин в боевое положение, а наконечники копий остановились на расстоянии ладони от тел мужчин, находящихся в первом ряду толпы. Огге же, всё ещё пытаясь утихомирить язычников, в очередной раз воззвал к спокойствию и повиновению, но, когда его слова вызвали лишь очередную гневную тираду, в нем вспыхнуло безудержное раздражение… И рука послушника потянулась к боевому поясу телохранителя, на котором висел меч. Но, Свансон тот час же отдёрнул ладонь от оружия, укорив себя за несдержанность, слабодушие и видимое несоответствие образу смиренного послушника.

— Люди Норвегии! Поглядите на меня! Гляньте в мои глаза! — колоколом ударил голос святого отца Альбана, набатом пронёсшись над толпой язычников. Священник уверенно шагнул вперёд, раздвинув шиты охраны, и остановился в шаге от толпы. Он говорил на норвежском, на родном и понятном для всех собравшихся языке, том языке, которому за годы совместных странствий научил его Олав Трюггвасон, сегодняшний король норвежский. И теперь тишина сопутствовала говорившему: поражённые поведением и словами чужака, его совершенным бесстрашием, простые люди, бедняки-язычники вмиг смолкли и с широко раскрытыми от удивления глазами и ртами, замершими в невырвавшемся крике, отодвинулись вглубь поляны — они были сражены волей этого иноземца, волей которая сквозила из каждого, сказанного им слова.

— Я — сын простого человека, — как ни в чём не бывало продолжил святой отец. — Я — правнук язычника и христианки. Мои предки — из Ирландии. Вы считаете меня врагом потому, что я не жил здесь ранее, приняв и выстрадав ваши обычаи, потому, что крестился? Вы не хотите слушать меня? Так посмотрите ещё раз в мои глаза. Полюбуйтесь на мою слепоту! Ваши соплеменники отняли у меня зрение, но не смогли отнять веру в моего Бога, Иисуса Христа. Но заверяю всех — я пришёл сюда не мстить за себя и свою страну, а избавить вас от слепоты духа, коросты вашей израненной души. И я буду добрым другом любому, кто готов строить, а не разрушать. Любому, кто похоронит павших и начнет обрабатывать поля, вместо того чтобы проливать новую кровь. Любому, кто готов обогатиться честным трудом, а не грабежом и убийствами. Любому, кто хочет, бережно сохранив лучшее старое, принять лучшее новое. Ибо, только свет веры может развеять пелену заблуждений, убрать языческие бельма с ваших глаз. Церковь, которая является смыслом моей жизни и моим служением, не заставляет веровать в Христа — она учит слушать и слышать его откровения… Только слушать и стараться услышать ответ душой, а не ушами. Теперь Норвегия и мой дом тоже, а я не желал и не желаю зла своему дому, своей новой земле, своему новому народу.

Огге откровенно восхищался внутренней силой Ирландца, который всегда производил неизгладимое впечатление на людей своей внешностью, но он даже не предполагал, что святой отец может быть таким хорошим оратором-проповедником. Альбан вкладывал жар сердца в каждое своё слово. И эти слова не могли оставить безучастным любого слушателя потому, что они способны были обжигать без огня, вызывать и телесный, и душевный отклик. Послушник ещё раз обвел взглядом толпу. Эти люди явно не ожидали таких слов. Их всегда настраивали против христиан, но сейчас собравшимся нравилась разумная речь слепого человека в