Брусиловская казна - Сергей Бортников

– А что он делал, в наших-то краях? – повернул беседу в нужное русло Ковальчук.

– Малышню на диспансерный учёт ставил.

– Ясно. Как это происходило?

– Да очень просто… Семёнов выписал из церковной книги фамилии тех, кому не исполнилось шестнадцати, и поспешил откланяться!

– А зачем ему и дальше в нашей глуши торчать? Как говорится, сделал дело – гуляй смело! – сухо прокомментировал важное сообщение Иван Иванович.

– Осень на дворе стояла. Он ещё за зеленушками сбегал, – добавил поп. – Я кадушку присолил, а Павел от неё отказался… Мол, вернусь весной и заберу.

– Что ж, хозяин – барин!

– У вас на всё поговорочка за пазухой.

– Есть такой грех…

– Почему грех? Очень правильная манера. Речь шибко украшает.

– А вы, как я погляжу, не равнодушны к русскому слову?

– Нет. Дневник веду, стихи иногда пописываю. С Семёновым приятно было общаться – он много знает. И с вами тоже.

– Спасибо.

– Не за что.

– Значит, не такая и паршивая Советская власть, ежели таких грамотных людей воспитывает и на руководящие места расставляет?

– Хорошая власть, народная…

– Вот и я о том же… Деток лечит, о земле, об урожайности печётся… Не скрою, некоторые опасались её прихода…

– Честным людям бояться нечего.

– Один недостаток: все нынешние начальники уж больно военной лексикой щеголяют…

– Да? Не замечал.

– Да вы сам «так точно» через два слова вставляете…

– Виноват, исправлюсь… Но и вы, говорят, в своё время тоже в армии служили, а?

– Кто вам такое сказал? – хитро улыбнулся Антон Иванович.

– Сорока на хвосте принесла.

– Я этой сороке все перья повыдёргиваю!

Уже на следующее утро Ковальчук составил полный список земляков, по тем или иным причинам покинувших Кашовку после революции. Нуворишей, на которых вдруг свалилось неслыханное богатство, среди них не оказалось. Но некоторые лица всё же вызывали подозрение. И в первую очередь родной брат отца – Василий… Как-то слишком неожиданно пришло к нему решение вывезти семью в далёкую Америку.

К тому же такое путешествие стоит немалых денег.

А он гол, как сокол…

Так, может, Коля что-то видел в то утро и разболтал об этом отцу? Нет, вряд ли, слишком мал он был тогда. И от страху чуть не наложил в штаны…

Теперь они оба в Чикаго. И неизвестно когда вернутся на родную землю. А может, и не вернутся вовсе.

Жаль. Честные, трудолюбивые люди сегодня ох как бы пригодились советской Украине!

Ещё две семьи в середине тридцатых сменили место жительства.

Одна из них, польского происхождения, была обязана этим младшему сыну, с ранних лет проявившему небывалый интерес к науке.

Он выучился в Варшаве за деньги какого-то мецената и потянул за собой многочисленную родню, как только получил первую серьёзную должность в столице.

Другая переехала в соседний район – дочь вышла замуж за жителя посёлка Киверцы[38].

До первых уже не добраться, а вторые особого интереса для НКВД не представляли, так как всё их богатство составляла одна ободранная корова.

Обо всём этом Ковальчук доложил по отдельности и Белоцерковскому, и Яблокову, как только прибыл в Луцк.

О том, что он пытался самостоятельно найти место захоронения казны и с этой целью долго бродил по зимнему лесу, Иван, естественно, не сказал никому из них ни слова. А те и не настаивали. Ведь им ничего не было известно о сокровенной тайне своего подчинённого.

Да, кстати, землякам Ковальчук сообщил, что идёт на повышение и приедет в родное село уже весной, на посевную, с новым агрономом.

Назад, в областной центр, его провожали всей Кашовкой.

В последнее время Яблоков косо смотрел на Ковальчука. Слишком много времени тот стал проводить в кабинете начальника управления.

Но самому Ивану Ивановичу старый контрразведчик не говорил ни слова.

Жаловался только своему «другу» – Казанцеву, с которым часто встречался на конспиративной квартире в центре города.

Вот и в тот долгий январский вечер между ними состоялась откровенная длительная беседа!

– Не нравится мне этот упырь…

– Кого имеешь в виду?

– А то ты не знаешь? Тигра уссурийского… Что-то он замышляет, а что – ума не приложу!

– Может, ему известно больше, чем мы думаем?

– Откуда? Да, в Кашовке ходит легенда, что неподалеку деревни в Первую мировую пропала казна. Как считают местные жители, – брусиловская. Ни суммы средств, ни места захоронения никто, кроме тебя, не знает.

– А может, кто-то всё же видел, как я закапывал сундук?

– Исключено. Тогда бы они давно нашли золото и перезахоронили своих земляков. Или ты забыл, что у тебя кровь на руках?

– А то ты чист, как утренняя роса!..

– Чист или не чист, не твоя забота.

– В чужом глазу пылинку видишь, а в своём бревно не замечаешь!

– Отставить!

– Есть!..

– Ковальчук доложил, что резкого обогащения ни с кем из его односельчан не случилось.

– Это обнадёживает.

– Но две семьи всё равно остаются под подозрением.

– Давай я займусь ими.

– Ишь, разогнался… Одна из них теперь под Варшавой, вторая – в Чикаго!

– И что, никак нельзя пробить, как они живут, чем занимаются?

– Почему нельзя? Я же не сижу, как ты, без дела… В Америку выехала семья родного дяди Ковальчука. Его двоюродный брат – Николай Васильевич, можно сказать, наш коллега, шериф в эмигрантском поселении. Шериф – это….

– Да знаю я, знаю!

– Достатка среднего. Не роскошествует, но и не бедствует.

– Уже хорошо!

– Другие – Пясоцкие – люди побогаче. И всё – благодаря сыну, теперь известному учёному. Его вытащил из дерьма некто Чарторыйский.

– Ничего себе некто! Чарторыйские – великий княжеский род. Потомки Гедеминовичей… Они с давних лет благоволили развитию науки и искусства на здешних землях.

– Ага… Благоволили… Только не среди украинцев, которых всегда считали быдлом.