Любовь. Футбол. Сознание. - Хайнц Хелле

Есть ли у меня аргументы? Я вам с удовольствием скажу. Сейчас я вам все расскажу. Я хочу максимально точно объяснить вам, что такое сознание, ведь я так долго к этому готовился, так что я смотрю на первый слайд моей презентации в Power Point, а там написаны такие слова, как метарепрезентация, квалиа, интринзикализм, и вдруг они кажутся мне странными, ведь вообще-то я только хочу сказать очевидную вещь, которая и так всем известна, а именно: если человек, что-то делая, еще и думает, что он что-то делает, то он делает это не так хорошо, потому что часть того, что нужно, чтобы что-то делать или думать, тратит на то, чтобы думать – а что я тут вообще делаю?

Я вижу ваши голубые, зеленые, карие глаза, вашу желтую, белую, черную кожу, вижу волосы, если они у вас еще есть, вижу, позаботились ли вы о них сегодня утром перед зеркалом, и вижу, хорошо позаботились или плохо. Я вижу вашу одежду, майку, толстовку, кожаную юбку, рубашку и сапоги, и ортопедические шлёпки на сменку, и горные ботинки, кроссовки и туфли на шпильках с резиновой подошвой из-за дождя, я вижу цвет стены за вами и пигменты коврового покрытия, алюминиевые столы и стулья и темные вставки под дерево между ними, и еще я вижу, как в луче проектора кружатся пылинки.

Я вижу бутылку воды на кафедре рядом с моим ноутбуком, возле бутылки – стакан, и стакан этот так прозрачен и чист, бутылка тоже, но главное – вода, а потом я опять смотрю на лица передо мной, и на тела, и на стулья, на которых сидят тела, и на пол, на котором стоят стулья, там и сям я вижу пару ног, вижу столы, и стены, и вентиляционные решетки в потолке, и неоновые лампы, вижу тени, отбрасываемые телами в свете неоновых ламп, и тени все разные, потому что неоновых трубок много, и тел много, и много разных углов, под которыми свет неоновых ламп падает на тела, и я вижу, что всего так много и все такое разнообразное, а потом я опять смотрю на бутылку воды.

Я наливаю себе воды. Кто-то откашливается. Я беру стакан, подношу ко рту и не поднимаю глаз, потому что знаю: я могу сколь угодно долго смотреть туда, вперед, там ничего не изменится, там все так и будет – неровно, разноцветно, много, вода на вкус прозрачная и чистая.

– Excuse me? I think we are all curious to hear your talk. Would you like to begin?[28]

Я выпиваю еще глоток воды. Чувствую прохладу жидкости или скорее ее не-тепло, вижу ее не-цвет, осязаю ее не-форму. Я чувствую, как внутри меня что-то опускается и распространяется, вещество, которое происходит откуда-то извне, из конденсата в облаках, или из пород в недрах земли, или из равнинных рек или высокогорных озер. Я чувствую, как нечто, не бывшее мной, становится мной, оно становится частью меня, этот процесс идет где-то глубоко внутри меня, в темноте, и вода приобретает мою температуру, мой цвет, мою форму.

Она становится мной. А люди начинают беспокоиться. А я не обращаю на них внимания. Я смотрю на пылинки в луче проектора. И вдруг я понимаю. Я понимаю, как высокомерно считать, будто мозг чем-то лучше этих кружащихся пылинок, и я думаю, мой мозг всего лишь устроен немного сложнее этих пылинок, ровно настолько, что может размышлять, как это он так устроен, что может размышлять, как это он так устроен, и так далее.

И тут я понимаю, что каждая часть моего мозга сама по себе так же сложна и так же скучна, так же незначительна и так же прекрасна, как эти пылинки в луче проектора, поэтому я расслабляюсь, успокаиваюсь и решаю, что на сегодня я оставлю свой мозг в покое, отдохни, мозг, ты в порядке, смотри, пылинки, разве они не красивы?

И все вытекающие из этого вопросы вдруг теряют всякое значение и испаряются осторожно и тихо, и в голове у меня не остается ничего, кроме счастья от прозрачной воды в темноте внутри меня и от пылинок на свету передо мной, и я знаю: они наверное не знают, что они пылинки, но это не важно, ведь они есть и они красивы, они – пылинки.

А люди в аудитории шумят все громче и громче, и они говорят, this is ridiculous[29], и первые уже встают и собирают вещи, краем глаза я вижу, как они машут руками в мою сторону и качают головами, и двое из них уже идут к выходу, и внезапно мне становится еще легче, еще свободнее, еще лучше. Я знаю, я не сказал ни слова, потому что наконец понял, что слова не помогут, если хочешь узнать, что такое сознание, слова – это смерть сознания, переживания, а значит, и жизни. Вот какие вещи имеют значение, только они, и в каждой из них есть свое маленькое сознание, в сотни, в миллионы раз мельче, и честнее, и натуральнее, чем вот такое сложное, эгоцентричное сознание, как наше, мое или твое, мы – не мир, мир – это вещи вне нас.

Выходя из пустой аудитории, я гашу свет.

В окнах – чернота

Я выхожу на улицу. Я переставляю ноги одну за другой, я двигаюсь в определенном направлении к определенной цели, я знаю цель, но мне не нужно о ней думать, потому что моя цель окутывает весь мой организм, я иду в кильватере, давай, вперед, туда, и мое отношение к моей цели такое же элементарное, и всеобъемлющее, и безличное, как связь между моими легкими и кислородом готовым к вдыханию, окружающим земной шар.

Я иду. Я останавливаюсь. Машина. Я иду дальше. Я перехожу перекресток Кент и Третьей Норд, и нейронный паттерн, независимый от ареалов мозга, формирующих мою личность и ее переживания, моделирует возможный маршрут: Метрополитен налево, Уайт направо, Первая Норд налево, Берри направо, Гранд налево, Бедфорд направо, Первая Саут налево, Дриггс направо, Вторая Саут налево, Рёблинг направо, Третья Саут налево, Хевемайер направо, Четвертая Саут налево, Марси, Марси, Марси. Я следую этим маршрутом.

Я вижу: еврейский супермаркет, еврейский шляпный магазин, еврейскую лавку старьевщика, еврейский строительный рынок, еврейскую аптеку, еврейскую почту, еврейскую мясную лавку с деликатесами, необязательно еврейский – во всяком случае, без ивритских букв – цветочный магазин, магазин одежды, тоже без намеков на религию владельца, а также: закусочную, стейк-хаус, стоянку стейк-хауса, охранника стоянки стейк-хауса, автобусное кольцо, автобусы, въезд на мост, мост, продавцов овощей под мостом, лавки старьевщиков под мостом, магазины электроники под мостом, магазины кроссовок под мостом, а потом – лестницу.

Мои подошвы касаются поочередно каждой ступеньки, рядом со ступеньками решетка, которая должна воспрепятствовать падению людей на дорогу, под колеса автобусов, такси, пожарных, грузовых и полицейских машин, затем платформа, вид с платформы на крыши, вид с платформы на фасады, вид с платформы на мост и на фасады и крыши за мостом, вид ожидаемо перекрывает прибывающий поезд подземки.

Поезд чистый и серебряный, он блестит, блестят двери подземки, которая называется подземкой, хотя здесь ездит над землей, двери открываются, я вхожу, вижу людей различных цветов и форм, в разной одежде, с разными целями, двери закрываются, подземка, которая здесь ездит над землей, отъезжает, она едет медленно, въезд на мост, сам мост, шум, сначала шум и вид с моста на воду, над ней: другие мосты, на них другие поезда, в них другие люди, другой берег, тоннель, грохот, звук разрушения пространства, насильственное разделение реальности на здесь и там, в окнах – чернота.