Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов

Почти все мы десятками лет чалились в заключении. Имело ли смысл заводить семью? Кто из нас мог быть уверен в том, что его будет ждать любимая женщина? Да и какая женщина захочет связать свою жизнь с таким человеком? Но, к счастью, находились и такие, а значит, иногда было что-то пусть и мимолетное, но все же личное.

Мы сами избрали себе этот путь, никто не неволил нас ступать на него, и жаловаться было некому. Так что мне необходимо было показать людям, что хоть я и нахожусь на волосок от смерти, но все же чту завещанные старой босотой традиции.

В тот момент я, конечно же, не мог даже и предположить, теряясь в догадках после ухода Вовчика и особенно после его прищуренного, с хитрецой, прощального взгляда, какой приятный сюрприз в самое ближайшее время приготовит мне этот Уркаган.

Тот день я запомнил до мельчайших подробностей, как и все подобные эпизоды моей шебутной и полной драматизма жизни, которых, к сожалению, было не так уж и много. Но все же они были.

И вот наступило то прекрасное и ласковое утро, прохладное, как поцелуй росы, о котором мне хотелось бы рассказать чуть подробнее. Пробудившись с рассветом, я полулежал на больничном шконаре, подложив под голову несколько подушек и укутавшись в теплое, из верблюжьей шерсти, одеяло, наблюдая по очереди в оба огромных окна обыкновенное чудо природы.

Посмотреть было на что. Восток, как костер в пустыне, разгорался быстро и ярко. В какой-то момент золотисто-желтая полоса над горизонтом стала огненной. Наконец, приветствуемый птичьими голосами, красный шар солнца выкатился на небосклон, и тут же все вокруг заискрилось и засверкало. Трава, осыпанная жемчугом росы, стала переливаться миллионами алмазов, будто только что брошенных горстями на землю невидимым волшебником. В окна палаты ударили яркие лучи солнца, и я, закрыв глаза от удовольствия, на несколько минут очутился в другом мире — мире легенд и фантазий. Глядя на этот дивный пейзаж, я невольно и с особенной остротой ощущал всю красоту и мимолетность бытия. А какой насыщенной была моя жизнь, сколько в ней было драматизма, сколько сохранилось волнующих воспоминаний! Только теперь, когда смерть смотрела мне в лицо, я понял настоящую цену жизни и ее радостей.

Эта мысль захватила меня полностью. Ведь в заключении все для меня было всегда ясно, и даже когда смерть иногда стояла на пороге моей камеры, я знал, что делать, и не роптал, но теперь… Наконец-то оказаться на долгожданной свободе, но для чего? Чтобы умереть здесь?

Ощущение страшной несправедливости было невыносимым. Тогда еще я даже и не предполагал, что именно сегодня, в это дивное по красоте мое первое утро на свободе, после всего кошмара заключения, который совсем еще недавно мне пришлось пережить, и суждено будет сбыться моим долгим мечтам и ожиданиям.

Говорят, что у каждого из нас, живущих на земле, есть свой Ангел-Хранитель, и это абсолютная правда, в чем я успел убедиться не единожды. Но вот о том, что между людьми, очень близкими нам по духу или по крови, существует какая-то невидимая связь, которая порой неудержимо влечет их друг к другу, а иногда даже и предупреждает о приближающихся опасностях, я, конечно же, слышал, но сам в это не верил никогда, и, как показало время, зря.

Понять меня нетрудно. Ведь все старые арестанты — реалисты, и склад ума у них всегда практичный: пока не пощупают своими руками или воочию не убедятся в чем-то, никогда не поверят на слово.

День полностью вступил в свои права, больница давно проснулась и уже несколько часов как жила своей жизнью. В это время в нашем отделении больные завтракали. Я был один в палате, тихо полулежал на своем шконаре и слушал какую-то приятную музыку, доносившуюся из репродуктора, висевшего прямо над дверью, как вдруг что-то как будто всколыхнуло меня, разбудив какой-то давно дремавший, забытый инстинкт.

Я даже не мог припомнить, когда в жизни мне приходилось ощущать подобный прилив сил. Сам не знаю как, я поднялся с койки и легко выпрямился, будто и не болел вовсе. Было такое ощущение, что я только что принял какой-то эликсир жизни.

Но это еще не все. В следующую секунду ноги сами вывели меня из палаты. Я подошел, хоть и не спеша, но уверенной походкой к двери, открыл ее, вышел в коридор и замер как вкопанный, стоя на длинной цветастой половой дорожке.

Взгляд мой был устремлен куда-то вдаль, мимо людей, выходивших из столовой и сновавших по коридору в ту и другую сторону, мимо тех, кто шел на процедуры. Все они мелькали рядом, словно во сне, но их присутствия я почему-то не воспринимал.

Запахнувшись по старой лагерной привычке в поношенный больничный халат (первый попавшийся мне под руку), в котором, надо думать, помер не один чахоточный бедолага, в тапочках на босую ногу, я стоял и ждал, абсолютно уверенный в том, что сейчас должно произойти что-то невообразимое, и чудо, к счастью, не заставило себя долго ждать.

Буквально в следующую минуту из бокового входа в легочное отделение, который находился на приличном расстоянии от меня, где-то в середине корпуса, не вошла, а вбежала молодая с виду и хорошо одетая женщина. На мгновение она остановилась и как-то растерянно, с видимой тревогой огляделась по сторонам, будто ища кого-то, и, увидев меня, одиноко стоящего у двери своей палаты, бросилась в мою сторону.

Каскад длинных черных как смоль волос, ниспадавших волнами на ее плечи и грудь, почти закрывал ее лицо, но она легким прикосновением рук откинула их назад, и, когда расстояние, разделяющее нас, сократилось, сердце мое вдруг екнуло и забилось мелкой дробью, оно просто готово было выскочить из груди. Сомнений не оставалось — этой женщиной была моя жена Джамиля.

Уже в следующее мгновение мы упали в объятия друг друга. Мне показалось, что я обрел крылья. Джамиля плакала навзрыд, уткнувшись мне в плечо, и крепко прижимала к себе с таким порывом чувств и страстной любви, будто в самое ближайшее время нас должен был кто-то разлучить.

Такой знакомый и родной пьянящий запах ее волос тут же одурманил меня, а комок, подступивший к горлу, не давал вымолвить ни слова. Я зарылся в ее пушистые, шелковистые волосы, закрыл глаза и провалился в бездну счастья.

Как я мог говорить в тот момент? Да и о чем было говорить? Чего желать? «Как же ничтожно мало нужно человеку для счастья!» — промелькнуло в моей голове.

Один Бог знает, сколько времени мы простояли в таком молчаливом единении: минуту или пять? Когда я пришел в себя и поднял взгляд, то увидел странную картину. Недалеко от нас стояли несколько женщин, в том числе и в белых халатах. Они о чем-то шептались, иногда поднося носовые платочки к глазам, и глядели в нашу сторону. За ними, переминаясь с ноги на ногу, тихо судачили двое любопытных мужичков.

Голова жены покоилась у меня на груди. Она уже давно перестала плакать, лишь изредка нервно вздрагивала, всхлипывая и прижимаясь ко мне с каждым разом все сильнее и сильнее.

Я осторожно поднял ее голову, посмотрел в заплаканные и от этого еще более привлекательные и желанные глаза, на алые губы и приоткрытый, полный маленьких жемчужин рот, как бы убеждаясь лишний раз, что это действительно моя жена, а не сон.