Затмение - Ольга Гуляева

Здесь я должен сказать пару слов о Вене. Вениамине. О моём брате, который сыграл не последнюю роль во всей этой истории. Мы всю жизнь прожили с ним бок о бок. Вместе переносили все жизненные тяготы и лишения. В детстве алкоголизм, болезнь, а затем смерть отца. А несколько лет назад заболела мама – у неё обнаружили онкологию. Но я никогда не мог с уверенностью сказать, насколько глубоко брат переживает то или иное потрясение. Дело в том, что он был болен. С ранних лет страдал психологическим расстройством – тяжёлой формой аутизма. В детстве это было не так заметно. Веня походил на обычного мальчика, просто излишне замкнутого и немного отстающего в развитии. Впрочем, для того возраста это было вполне нормальным явлением. Все дети развиваются разными темпами. Мы просто ждали, когда он подрастёт и распрощается с детскими комплексами. Но с возрастом ситуация усугублялась. Мы даже не смогли отправить Веню в обычную школу. К семи годам он даже не научился толком говорить. Когда похоронили папу, у мамы наконец появилось время показать брата специалистам. Врачи единогласно сошлись в диагнозе. Прогрессирующий аутизм. Дали несколько рекомендаций по «уходу за больным», но вылечить никто не взялся.

Так мы и жили втроём. Я много занимался с братом, разговаривал и вообще старался общаться с ним на равных. Приходя домой после школы, университета, а позже с работы, я непременно описывал ему свой день, делился впечатлениями, пытался обсуждать с ним последние новости. Внешне Веня оставался отстранён и безучастен. Но если я вдруг, придя домой уставшим, заваливался на диван перед телевизором, то брат приходил, садился рядом и долго выжидающе смотрел на меня. Это было так трогательно, что я тут же поднимался, хлопал его по плечу и заводил непринуждённую беседу. И хотя мой брат никогда не показывал своих эмоций, не говорил о том, что ему нравится, а что нет, одно я знал наверняка – он меня любил. Любил больше всех на свете. И так же любил его я, часто ловя себя на мысли, что Веня необходим мне не меньше, чем я ему.

Мечтой, целью всей моей жизни было вылечить брата. Я перечитал массу литературы на эту тему, добивался встречи со светилами современной психиатрии, даже разработал индивидуальную методику специально для Вени. Я верил, что смогу сделать из брата полноценного члена общества. Осложнялась задача лишь ограничением во времени. Мне очень хотелось, чтобы и мама успела стать свидетелем прекрасного исцеления младшего горячо любимого сына.

Но в тот злополучный вечер рухнули все надежды. Безнадёжно и безвозвратно.

Я так и не обернулся, чтобы ответить Саше на её безумную реплику. Зайдя в подъезд, я облегчённо вздохнул и поспешил по ступенькам на свой третий этаж. Захотелось поскорей отгородиться от этой неприятной сцены, произошедшей во дворе. В тот вечер я намеревался ударно позаниматься с братом по новой методике. Помыв руки и ополоснув лицо прохладной водой, я вышел из ванной. Чмокнул маму, которая что-то готовила на кухне, и прошёл в спальню, чтобы переодеться. С улицы донёсся какой-то сдавленный вопль. Я даже замер на мгновение. Но звук был кратковременным и настолько привычным для наших тёмных дворов, что я решил не придавать ему особого значения. Переодевшись и пройдясь по квартире, я нигде не обнаружил брата. Меня это не на шутку взволновало. Веня никогда один не покидал квартиры. Я вернулся на кухню и спросил у мамы, где брат. «Да тут где-то! Где ж ему быть? Только что крутился тут, на кухне, – спокойно ответила она, не отрываясь от своих дел. Она явно что-то искала на кухонном столе и, не найдя, удивлённо пожала плечами: – И куда подевался этот нож для рыбы!»

Я помедлил всего секунду. Достаточно было сопоставить три факта: шелохнувшаяся занавеска на моей кухне в тот момент, когда Саша выкрикивала угрозы в мой адрес, внезапное исчезновение Вени и пропажа кухонного ножа. Отгоняя от себя ужасные мысли, я пулей вылетел на улицу. Прислушался. Мой слух уловил копошение в нескольких метрах за углом дома. В несколько шагов я преодолел это расстояние, и моему взору открылась ужасная картина. Невозможно передать словами то, что я почувствовал в этот момент. Саша лежала на спине на заснеженной дорожке с широко открытыми, застывшими, полными ужаса глазами. Если бы я не понимал умом, что она мертва, я бы даже взглянул на небо, чтобы разглядеть то, что так сильно напугало девушку. Багровое пятно вокруг неё быстро разрасталось. Рыжие волосы распластались огненным полукругом над головой. Веня продолжал яростно орудовать кухонным ножом над несчастным телом девушки, при этом что-то самозабвенно бормоча и тряся головой.

Я кинулся к брату, выхватил нож и, крепко сжав рукоятку в своей ладони, приказал ему бежать домой и смыть с себя кровь. Брат медлил, с опаской глядя на свою жертву. «Она мертва, – насколько возможно твёрдо сказал я. – Ты можешь не волноваться за меня. Она больше не причинит мне вреда. Быстро домой!» – уже крича, скомандовал я. Веня поплёлся в сторону подъезда. Я с облегчением выдохнул, надеясь, что мама догадается, как поступить. Сам же я, не колеблясь ни минуты, сел в лужу крови рядом с Сашей и прижался грудью к её окровавленному телу. Затем растёр бурую кровь по рукам и провёл ладонью по лицу.

Не прошло и пяти минут, как вдали завыла милицейская сирена. Я продолжал сидеть рядом с истерзанным телом на промёрзшей земле. Спустя пару минут холодная медь наручников уже коснулась моих окровавленных запястий. Кухонный нож, которым ещё двадцать минут назад мама разделывала рыбу, оказался запаянным в пластиковый мешок для вещдоков. Ну а потом… ты сама представляешь, что было потом. Суд прошёл очень быстро. Я сразу признался в содеянном, отказавшись от услуг адвоката. Подозрений моё чистосердечное признание ни у кого не вызвало. Оказывается, среди соседей нашлось немало свидетелей нашей с Сашей перепалки. Психологическая экспертиза признала меня вменяемым. Поэтому осудили меня по всей строгости. Но тогда меня это мало волновало. Я беспокоился о судьбе близких. Взяв вину на себя, я сделал всё, что мог. Мы с мамой понимали, что брат и дня не протянул бы в колонии. А в психушке такого социально опасного типа держать бы не стали. Мама не говорила вслух, но взглядом давала понять, что благодарна мне. Она всё приговаривала: «Ты сильный. Ты справишься». От этого моё сердце сжималось, но в то же время я испытывал облегчение. Если мама считает, что я сделал правильно, значит всё не зря. Я взял с неё обещание показать брата профессорам. Дал ей необходимые контакты, сказал, где хранятся накопления, которые можно использовать на лечение. Конечно же, сердце моё разрывалось. Я понимал, что маминых сил надолго не хватит и что рано или поздно Веня останется совсем один.

Жан замолчал. Мне показалось, что он сдерживает слёзы. История поразила меня до глубины души. Невообразимо глупым казался столь самоотверженный поступок Жана. Искренне и больше всего было жаль его мать, но в то же время я не понимала, почему она промолчала, когда её невиновный сын пошёл за решётку, выгораживая недоразвитого брата. Я слышала, что нерадивых чад родители любят больше, но кто как не здоровый и сильный старший сын мог бы скрасить последние годы жизни матери. Ради чего всё это затеяно? Так или иначе в скором времени Веня попадёт в психушку и бесславно закончит там свою жизнь. Если до этого не прирежет кого-то ещё. Тут я уже не выдержала и спросила вслух: