«Гроза» против «Барбароссы» - Александр Харников

Непосредственно с постоянным составом и прикомандированными сотрудниками будет работать служба безопасности проекта, на аэродроме Кача и за периметром – особый отдел Черноморского флота и УФСБ по Севастополю. Соответствующие инструкции по своей линии они уже получили, но и вы должны знать, что каждый, кто без особых оснований поинтересуется происходящим в особом ангаре, должен быть немедленно взят на карандаш, даже если это та самая ваша жена, у которой есть двойник. Пути шпионов неисповедимы, и болтуны еще никому, кроме супостата, не делали добра. Начинается большая игра, и призом в ней будет выживание всего нашего народа, а может, и всего человечества. Кто их знает, этих американцев. Короче, товарищ вице-адмирал, надеюсь, что вы все хорошо поняли?

– Да, Владимир Владимирович, я все понял, – сказал комфлота и встал. – Как я понимаю, нам пора? – В этот момент одна за другой завыли запускаемые командиром корабля турбины.

– Да, товарищ вице-адмирал, пора, – Путин пожал командующему Черноморским флотом руку. – Приятно было встретиться и поговорить с правильным человеком. Нам с вами еще предстоят совместные очень интересные и весьма славные дела. До скорой встречи.

Когда комфлота вышел в сопровождении стюардессы, российский президент вытер взмокший лоб и устало опустился в кресло. Впереди еще было очень много дел.

23 января 2017 года, поздний вечер. Крымский федеральный округ, Севастополь, аэродром Кача

Майор морской пехоты Сергей Слонов

Еще сегодня утром я жил по распорядку дня обычного армейского офицера. Подъем, зарядка, завтрак, занятия, обед, занятия, ужин, личное время, поверка, отбой.

Конечно, подразделение у нас не совсем обычное, и нагрузки на занятиях в два-три раза превышают армейские. Но это не меняет главного, размеренного ритма воинской жизни в мирное время. Наверное, такой режим установился в армии еще со времен римских легионов. Ведь создав регулярную армию, римляне просто не могли изобрести распорядок дня – это просто альфа и омега всей армейской жизни. Война – единственное, что способно поломать такой режим. И, как говорится, пусть всегда над нашей головой будет мирное небо. Хотя я и думал раньше, и думаю сейчас, что если нас пошлют в командировку в какой-нибудь Вашингтон, и я и ребята поедем без колебаний. Что поделать, если Родина даст приказ, то…

Но вот Родина приказала. Звонок с утра пораньше из штаба флота.

– Кто там у вас самый ушлый? …Слонов? – После обеда следовать на аэродром Кача в распоряжение комфлота, с вещами, ротой и техникой. С утра занятия отменить, с родными попрощаться, сухпай на три дня, полная выкладка, снаряжение и заправка машин, сто процентов боекомплект. – Спасибо что еще после обеда, а не до. А то было бы совсем весело.

А техника у нас в боксах стоит уже заправленная и снаряженная. Да и как же можно иначе, ведь в любой момент киевские бандерлоги или их кураторы «из-за лужи» готовы устроить нам какую-нибудь кровавую провокацию.

Так вот, в этот раз, когда прозвучало «с вещами на выход», я тут же подумал о чем-то подобном. Но случилось нечто иное и совсем удивительное. Когда наши БТР-90М заруливали на аэродром, то как раз все начиналось. На посадку заходил МЧСовский Ил-76, удлиненная модель. Почти одновременно с «Илом» прибыл командующий флотом, скромно, по-домашнему, только с ближайшими помощниками и людьми в штатском.

И тут меня ошарашило, причем три раза подряд. Первый раз, когда я, даже не успел доложиться своему командующему, увидел, как на нашу грешную землю по трапу из Ил-76 спустился Он: Темнейший, Старик, ВВП, Президент… Не зря говорили, что он может внезапно оказаться в любом месте России, и вид транспорта при этом не имеет никакого значения.

В этот момент мне, чисто профессионально, захотелось заныкаться в такое место, откуда бы я мог видеть всех, а меня не мог бы видеть никто. Но нет, похоже, не судьба – наши БТРы торчали на неиспользуемой рулежной дорожке, как шиш на блюде, видные всем и отовсюду. Я приказал своим людям покинуть машины и построиться. Но главными действующими лицами оказались совсем не мы.

Пока командующий здоровался с президентом и обсуждал с ним какие-то свои вопросы, мы клацали зубами на холодном степном ветру и наблюдали за развертыванием какой-то неизвестной мне установки, своим внешним видом напоминающей системы РЭБ, с помощью которых мы в свое время отлавливали штатовские беспилотники. Затем мы обалдели во второй раз, когда увидели, как с помощью «установки РЭБ» открывается дырка явно в довоенное прошлое… Лето, самолеты-бипланы И-153 и монопланы И-16… Словом, мирная идиллия тех страшных лет. Страшных неизбежностью и неотвратимостью немецкого вторжения, и летней катастрофы сорок первого года.

Начальство поднялось в самолет, еще немного посовещалось, мы тем временем еще немного померзли. «Ил» вместе с президентом улетел восвояси, оставив, впрочем, здесь, на полосе, как саму установку, так и еще кучу всякой всячины, которой штатские обычно обставляют свой быт в необжитых местах. Тут командующий, наконец, вспомнил и о нас, бедолагах. Как всегда – в последнюю очередь.

Тут меня торкнуло в третий раз. Вместе с командующим к нам подошел коренастый бульдогообразный коротко стриженный мужик в возрасте «выше среднего», который был представлен как полковник Одинцов, Павел Павлович. Товарищ не наш, чисто «конторский». Но видно, что не кабинетный червь, а всю жизнь провел в поле. Когда командующий заявил, что отныне и присно, и во веки веков, я вместе со своей ротой поступаю в распоряжение полковника Одинцова, и обратного пути уже нет, я понял, что без меня меня женили. Мы теперь первая отдельная рота специального назначения вневременной разведки, и именно в этом качестве будем существовать и дальше. В «контору» нас не передают, а только прикомандировывают. И вообще, сам адмирал выглядел как отоваренный пустым мешком по голове. Видно, наслушался меняющих мир откровений, а такое даром не проходит – все-таки возраст.

Когда я говорю, что «меня ошарашило», то это похоже на попадание пули в бронежилет. Удар – боль – и все. Встряхнувшись, идем дальше, хотя синяк потом, конечно, останется. Вот так меня сегодня три раза. Первое – президент, второе – дырка в прошлое, третье – то, что я теперь во всем этом по самые уши.

Увидев казарму, в которой нас собрались разместить, я уже привычно вздрогнул. Голое помещение со свежепобеленными стенами и вставленными в окна стеклопакетами, бетонный пол, куча складных железных двухъярусных кроватей в углу и больше ничего…

Но тут полковник Одинцов начал командовать, и я понял, что о таком командире я мечтал всю свою службу. Большая часть той кучи барахла, что была свалена на полосе, предназначалась именно для нас, любимых. Пропановые воздушные нагреватели, настенные светодиодные светильники, пенные коврики, надувные матрасы и подушки, солдатские одеяла. И что самое интересное – со штампом «1968 год». Кто-то капитально почистил склады мобрезерва, безжалостно выгребая оттуда все, до чего можно было дотянуться, забивая самолет до максимальной грузоподъемности.

Воодушевившись при виде такого богатства, мои ребята засучили рукава, и, при технической поддержке позитроновских техников, начали устраивать свой быт. Часа через два казарму было не узнать. Надрывно выли подвешенные на цепях к потолочным балками газовые нагреватели, распространяя волны расслабляющего тепла. Кровати были собраны, аккуратно расставлены, застелены, а проходы между ними были устланы пенкой. Лепота!