Красивый, богатый, свободный... - Никки Логан

– Он побил меня несколько раз, но довольно быстро понял, что это недейственно. Зато придавало мне больше решимости стоять на своем, что распаляло его еще больше. Мы жили в постоянном конфликте, он наказывал меня, но так, чтобы органы опеки ничего не заподозрили, не разрешал посещать школьные экскурсии, не давал карманных денег, отказывался подписывать замечания в школьном дневнике, чтобы у меня были неприятности.

Да, Эрик Синклер любил, чтобы другие делали за него грязную работу.

– Что изменилось? Если тебе было семь, это было прямо перед…

– Он переключился.

Эйден нахмурился, долго колебался, прежде чем рискнул спросить:

– И что это было?

Таш перебирала рукой прибрежную травку.

– Мама. Когда я вела себя плохо, он обижал ее, а не меня.

Синие глаза расширились, их затопило сначала облегчение оттого, что он предположительно не трогал ее, но затем реальность коварства Эрика охватила его, и они наполнились яростью. Эйден смотрел, не в силах проронить ни слова.

– Очень скоро он стал бить ее в превентивных целях. Пока я была покорной и почтительной, не выставляла себя напоказ и не пробовала противостоять ему, он оставлял ее в покое. Но если получал хоть малейший намек на вызов от меня… – Таш вцепилась в пучок травы и выдернула его с корнем вместе с комком грязи. – Это производило эффект.

Эйден осторожно разжал ее кулак и выбросил грязь, затем накрыл ее руку своими теплыми и сильными пальцами.

– Что изменилось?

– Мама год недоумевала, пыталась выяснить, что делает такого, чем вызывает у отца такую ярость. Но она знала меня, видела, что у меня умирает все внутри, и стала наблюдать за ним. И поняла, что происходит. – Таш подняла глаза. – Потому и позвала твоего отца.

Эйден замер.

– Вот почему они снова стали общаться спустя столько лет?

– Он был единственный из знакомых, кто мог бы помочь.

– И он помог?

– Не прошло и месяца, как мы уже жили в нашем собственном доме, и отец был остановлен публичностью всего этого. Сохранение лица для него было всем. Он отпустил ее. Правда, лишь после того, как вывалял ее имя в грязи перед всеми, кого мы знали.

Глаза Эйдена сверкнули.

– Они спали вместе когда-нибудь? Или он просто хотел, чтобы твой отец так думал?

Вопрос ясен. Он уничтожил мою семью, чтобы спасти твою?

– В своем дневнике мама рассказывает о том, как стыдно ей было лежать с ним со следами побоев на теле, она вспоминала лишь то, как он смотрел на нее, молодую и красивую.

Таш сжала пальцы, по-прежнему сомкнутые вокруг ее руки.

– Он заставил ее почувствовать себя красивой в последний раз.

Эйден нахмурился.

– Как только Натаниэль запустил машину, он вернулся к твоей матери. К тебе. Думаю, он, возможно, нанес визит и моему отцу. Предупредил его.

Эйден погрузился в молчание. Таш оставила его в покое, роясь в своем сердце в поисках обычного стыда, который испытывала, когда думала о тех ужасных днях, но ничего не находила. Будто от этого рассказа сердце стало биться свободнее. Адель Синклер провела следующее десятилетие в попытках восполнить урон, нанесенный мужем, пытаясь залатать разорванную маленькую душу Таш.

Эрик бил ее мать, наказывая Таш, и наказывал Таш, причиняя ее матери гораздо больше боли, чем любой синяк. Беспроигрышный вариант.

– Ты его ненавидишь?

– Я никогда его не любила. Даже не питала к нему симпатии. Но чтение маминых дневников помогло мне понять его. Он слабак. Этакая жертва. Еще с универа. Я единственная, кому он мог бы демонстрировать свою власть.

– И тогда ты начала показывать свою природную силу.

– Я не всегда чувствую себя сильной.

Эйден сел, взяв ее руки в свои.

– Никогда не строй из себя дурочку, Таш. Ни для кого.

Она запомнит эти слова.

– Иногда так удобнее.

– Тогда поправка. Пообещай мне, что никогда не будешь строить из себя дурочку для меня.

Сказал так, будто они много времени вместе. Но эхо столь серьезного заявления неуклюже повисло между ними. До тех пор пока он не бросил спасательный круг.

– Как думаешь, ради чего я вытащил тебя из обсерватории, если не ради здорового основательного боя на водных велосипедах?

Таш охотно сменила тему разговора:

– Чего-то менее публичного.

– Ты пошла весьма охотно.

В его взгляде сквозил вопрос, на который Таш была не в состоянии ответить.

– Там был ребенок. Я подумала, целесообразно перенести разговор в другое место.

Эйден ответил улыбкой.

– Хороший прием. К сожалению, сейчас мы утомлены.

– Я восстанавливаюсь очень быстро, – заверил он, наклоняясь ближе.

О, в это она охотно верит.

– Я обещала твоей помощнице вернуть тебя в офис к четырем часам. Все эти сообщения, помнишь?

– Брось. Симоне перенесет. Я даже могу надеть для тебя один из моих сексуальных костюмов.

Смешное шевеление бровей залечило одну из трещин в сердце. Необъяснимо. Ее смех взметнулся, затем парашютом мягко осел вниз.

– Моя трудовая этика достаточно надежна, даже если ты принимаешь свой новый бестелефонный статус. Я сегодня должна начать работу над изде лием.

Поддразнивание сразу же прекратилось, его взгляд стал строгим.

– Морская звезда?

– Да. Хочу точно запечатлеть эти маленькие трубчатые ножки-присоски.

– Может быть, не все можно воссоздать в стекле?

– Не стоит…

– У меня к тебе просьба, – перебил ее Эйден.

– Вау. Одна страстная схватка на водных велосипедах, и ты думаешь, что можешь что-то просить у меня?

– Я хочу понаблюдать.

Все в груди напряглось от обманного ожидания. Но опыт научил не предполагать.

– Потрудись пояснить.

– Хочу посмотреть, как ты делаешь звезды.

Это еще более личное, чем то, что, как она думала, он имел в виду. Мгновенная паника лишила ее способности мыслить.

– Зачем?

– Я хочу увидеть весь процесс целиком.

– Зачем?

– Это интересно. Кроме того, это твоя работа.

Небольшой комок образовался в животе и подкатил к горлу.

– Обычно я работаю не для зрителей.

Пристальный синий взгляд застыл на ней.

– Не могла бы ты сделать исключение?