«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз - Алексей Николаевич Баскаков

1933 года последовательно работали с Томасом Манном. Его качество «прогрессивного» интеллектуала и антифашиста имело для них абсолютный приоритет. Поэтому с его идеологическими промахами полагалось всегда обращаться тактично и снисходительно. Нарушитель этого правила навлекал на себя подозрение в провокаторстве со всеми вытекающими последствиями. Социал-демократы рассматривались как враги и конкуренты. Депеша Ульбрихта достигла цели, ибо уже через две недели Томас Манн записал в дневнике: «Вчера забавное письмо от Эрики: московское возмущение цюрихскими нападками на меня»[144].

Очередной корреспондент братьев Манн Тимофей Рокотов через несколько лет ушел в небытие. В 1941 году он был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и в 1945-м расстрелян.

В конце лета 1939 года Томас Манн снова отправился в Европу. О предстоявшем подписании советско-германского пакта он узнал 22 августа в Лондоне. На следующий день он записал: «Мои сомнения, что дойдет до войны, остаются в силе. <…> Но привести в замешательство моральные фронты удалось, совместные действия социализма и демократии как не только консервативного мира свободы предотвращены» [145]. Формулировка Клауса Манна обрисовывала проблему, которую пакт создал для немецкой эмиграции: ^Моральный шок альянса между Сталиным и Гитлером длительнее и глубже, чем казалось в первый момент… Политически – со стороны Сталина – возможно, очень умно. (Со стороны Гитлера: акт отчаяния, поданный как “триумф”.) Идеологически убийственно. На какой платформе нам теперь бороться?»[146]

1 сентября, в день начала Второй мировой войны, «Правда» опубликовала большую речь по вопросам внешней политики, с которой накануне выступил Молотов. В ней подчеркивалось, что договор между СССР и Германией положил конец вражде между ними и устранил угрозу войны. Томасу Манну заявление Молотова (под словом statement он, вероятно, имел в виду отрывок из данной речи) представилось «весьма убедительным»[147]. Между тем тон советской пропаганды изменился с молниеносной быстротой. О «фашистах» больше не говорилось ни слова. Информация о германских войсках и их продвижении подавалась в кратком виде и нейтральном ключе. Томас Манн записал 11 сентября: «В Германии состоялась радикальная революция, которая, при “национальном” аллюре, по всем устоявшимся понятиям о немецком народе полностью де-национализировала страну. Нацистский большевизм ничего общего не имеет с немецким народом. Новое варварство очень естественно нашло связь с казалось бы противоположной Россией»[148]. Мысль или хотя бы предположение, что советский большевизм имеет, может быть, еще меньше общего с русским народом, чем – якобы – его нацистский брат с немецким, были Томасу Манну совершенно чужды.

В состояние шока и депрессии немецкую эмиграцию повергло вступление Красной армии в Польшу 17 сентября 1939 года. Платформа борьбы с нацизмом, казалось, была окончательно выбита у нее из-под ног. Альянс двух «враждующих братьев» отрицательно повлиял и на сотрудничество Советского Союза с Томасом Манном: его качество «прогрессивного» интеллектуала и антифашиста перестало быть востребованным.

1939–1945

«Примирение демократии и социализма»? Вторая мировая война

Почти 25 лет русское изгнание мечтало о том, чтобы, случилось хоть что-нибудь, что уничтожило бы большевиков – например, славная кровавая война. И вот теперь этот трагический фарс. Мое глубокое желание, чтобы Россия, несмотря ни на что, разбила или лучше полностью уничтожила Германию, <…> означает ставить телегу впереди лошади, но лошадь настолько отвратительна, что я все-таки предпочту это.

Владимир Набоков. Письмо к Эдмунду Вильсону, 18 июля 1941[149]

В середине сентября 1939 года Томас Манн вернулся в США. Склонный к страхам и депрессии, он старался время от времени поддерживать «тонус» оптимистическими фразами в дневнике. О дальнейшем развитии событий в политике он ежедневно строил домыслы. Объяснение, казалось бы, абсурдного боевого братства Сталина и Гитлера он надеялся найти в философии и публицистике. 19 сентября он читал работу Николая Бердяева «Смысл и судьба русского коммунизма», через два дня книгу Вальтера Шубарта «Европа и душа Востока». 8 октября он пролистал биографию Сталина, написанную Борисом Сувариным.

Томас Манн читал подобную литературу, как правило, селективно и поверхностно, но названные книги и по определению не могли дать ответов на волновавший его вопрос. Из работы русского философа-эмигранта Бердяева он мог вынести только подтверждение теории, сторонником которой он сам в той или иной степени был с двадцатых годов: Бердяев выводил коммунизм в России из общего хода русской истории. В книге немецкого философа-эмигранта Шубарта рассматривалось «противоречие между западным и восточным человеком» на культурно-историческом и религиозном материале. Томас Манн отметил в ней только один мотив: «ненависть к немцам». Вероятно, он имел в виду название одной из глав: «Ненависть к немцам как культурный вопрос Европы». Сочинение французского коммуниста-антисталинца Суварина также не проливало свет на тайные причины советско-германского союза. К тому же Томас Манн читал его в переводе на английский язык, которым владел недостаточно[150].

Вальтер Шубарт, русофил, критически относившийся к Советскому Союзу, был арестован Советами в 1941 году в Риге и через год умер в советском лагере для военнопленных.

С началом войны советскому руководству пришлось сместить акценты в пропаганде. Необходимо было правдоподобно обосновать неожиданную для многих смену курса. Задача не была простой, но на вооружении Советов состояло исключительно гибкое марксистское учение, а также большое число их приверженцев на Западе, в частности в рядах так называемой Германо-Американской писательской ассоциации (German-American Writers Association). 15 октября 1939 года Томас Манн узнал о политически мотивированных спорах в этом объединении, которым руководил Оскар Мария Граф. «Американские коммунисты, – записал Томас Манн, – за подобие Мюнхенского мира на основе раздела Польши. Надо их избегать»[151].

Серьезный внутренний конфликт, вызванный этими коммунистами, не заставил себя ждать. 31 октября Молотов выступил с докладом на внеочередной сессии Верховного совета СССР. Одним из его главных тезисов была «империалистическая агрессивность» Англии и Франции в борьбе против Германии. Верные западные партийцы поняли директиву и принялись за агитационную работу. Их деятельность в рамках Германо-Американской писательской ассоциации вызвала ряд полемических выпадов против этого объединения, в частности заявление, что в его Нью-Йоркском отделе сидит агентура Сталина. Томас Манн был вынужден ответить: ему неизвестно, чтобы кто-либо из членов этого отдела высказывался в духе актуальной советской политики, то есть характеризовал СССР и Германию как миролюбивые державы, а Англию и Францию как виновников войны. Но если бы такая «провокационная манифестация» случилась, то он, Томас Манн, сложил бы с себя звание почетного президента и вышел бы из союза[152].

В ноябре 1939 года в бюллетене Лиги американских писателей {League of American Writers) вышла просоветская статья о положении