Проклятый лес - Ирина Зволинская

День перед балом прошел как в тумане. Дорога, приготовления. Бессмысленные разговоры и суета. Кристос, которого господин маршал прислал из столицы нам в помощь для сборов, командовал багажом. Диана ходила вокруг коробок с платьями, несколько раз проверила, те ли туфли мы взяли, и в сотый раз проговаривала, что можно, а что нельзя делать в присутствии императора.

По всему выходило, что в присутствии императора нельзя было ничего, что я в конце концов и озвучила.

— Протокол, — пожала плечами Диана, а потом добавила, — как же я не хочу отпускать вас одних…

Лиззи поцеловала мать и села в автомобиль. Нам нечего было ей ответить. Безусловно, в сопровождении госпожи Холд мы чувствовали бы себя увереннее. Но маршал решил, что его жене нечего делать при дворе.

Никто с ним не спорил. Естественно.

И никто не спорил с Никки, который зачем-то решил ехать с нами. Со своим личным водителем, разумеется.

Я не ошиблась тогда зимой, симпатичная Кети больше не работала в доме маршала. Впрочем, были среди слуг Холда-старшего и знакомые лица. Господин Николас дома отсутствовал, и я ушла в спальню сразу после ужина, чтобы максимально отложить неизбежную встречу.

А лучше бы вообще не встречаться.

Удобно устроилась с книжкой в руках, но робкий стук в дверь и тихое «можно?» заставили меня спрятать прихваченный из библиотеки Холдов «свод» под одеяло.

Кто бы мог подумать, что имперские законы могут быть настолько интересны для юной девушки? Кто бы мог подумать, что прятать от чужих глаз я буду вовсе не любовный роман…

— Да, Лиззи, заходи, — ответила я.

Подруга села рядышком со мной. Вчера вечером мы не говорили, сегодня у нас в принципе не было такой возможности, но между нами уже начала расти пока еще тонкая стена отчуждения, и Элизабет, как и я, страдала от этого.

— Ана, Никки, он… — она замялась.

— Твой брат, — помогла я.

– Да, — печально улыбнулась она. — А ты сестра, и не спорь. Пусть не по крови, но по документам.

Я хмыкнула.

— Никки всегда был особенным, — вздохнула подруга. — Но до недавнего времени я и подумать не могла на сколько.

— Давно ты знаешь? — я поджала ноги и положила голову себе на колени.

— С зимнего приема, — Лиззи устроилась на соседней подушке и задумчиво уставилась в потолок.

Я аккуратно убрала книгу под кровать.

— Помнишь, тот вечер, когда тебе стало плохо? Ты еще спросила о Никки, когда пришла в себя. Я заметила, как сильно мама испугалась твоих слов. Ты ведь знаешь, я могу быть очень настойчивой. Ей не оставалось ничего другого, кроме как сознаться в причине этого страха.

— Ты знаешь, на что еще способен его дар?

— Нет, — покачала она головой. — И никто не знает. Никки не особенно разговорчив.

Я хихикнула. Да уж.

— Интересно, каково это…быть одаренным? — задумчиво произнесла я, вытянув ноги и разглядывая причудливые завитушки лепнины на потолке. — Чувствовать, знать и уметь то, чего не могут другие. Быть не таким, как все мы.

— Тяжело, — робко погладила меня по плечу подруга. — Это очень тяжело. Не зря ведь врачи подозревали у него слабоумие. Никки действительно другой…

Мы долго говорили, пытаясь вернуть былую легкость нашей дружбы, и у нас почти получалось.

Без четверти одиннадцать Кристос заглянул в мою спальню и вежливо напомнил о завтрашнем мероприятии и необходимости хорошенько выспаться перед ним. Лиззи чмокнула меня в щеку и ушла к себе.

«Дети высшей крови собственность старшего мужчины в роду. В исключительных случаях и в интересах империи ребенок может быть изъят из родной семьи».

Случай Никки наверняка расценивался как исключительный. Страх Дианы перед разоблачением особенностей младшего сына становился всё более ясным.

Я засыпала, и в полудреме мне пришла в голову совсем уж фантастическая мысль. Детей «высшей крови» можно изъять из семьи, не имею ли я непосредственное к ней отношение?

В таком случае, моё появление на завтрашнем балу вовсе не станет сюрпризом для Александра…

Мероприятие было назначено на пять часов после полудня. У нас был целый день на сборы и болтовню. Забавно, но представление Александру пугало меня значительно меньше, чем вечер в компании Холда-старшего.

Что есть император? Концентрированная власть, не человек — титул. В лучшем случае три минуты общения (вряд ли Александр устроит мне аудиенцию), и он опять далеко. Где-то там, в телевизоре, на портретах в казенных учреждениях и на черно-белых фото газетных полос.

А господин Николас рядом. Ходит теми же коридорами, дышит тем же воздухом, держит под руку. Улыбается.

«Какие мысли бродят в вашей очаровательной головке?» — мягкая усмешка. Полумрак кабинета. Вкрадчивый голос.

— … ау, Алиана? — щелкнула пальцами Лиззи прямо перед моим носом. — Прием!

— Прости, задумалась, — рассмеялась я.

— Так какой выбрать? — Элизабет показала разложенные на её кровати миниатюрные флакончики духов.

— Только не розу! — я передернула плечами. — Гадость.

— Не гадость, а модный нынче при дворе аромат.

— Откуда ты знаешь, что модно при дворе? — скептически поинтересовалась я. — Выброси. Меня только от одного вида этого флакона тошнит.

— Отец сказал, — серьезно ответила Лиззи и убрала флакончик обратно в небольшой косметический саквояж. — Это любимые духи госпожи Кетрин. Помнишь такую?

Я неуверенно кивнула. По лицу подруги пробежала тень.

— Даже интересно, откуда отцу известны такие подробности? — взглянула она мне в глаза.

Ей не требовался ответ. Дурой Элизабет Холд не была никогда.

Мы обе молчали. Невысказанное «любовники» висело в воздухе, неприятно царапая изнутри.

Лиззи поджала губы.

— Не удивительно, что мама осталась дома.

— Не делай поспешных выводов. Ты ничего не знаешь, — я протянула ей подходящие, по моему мнению, духи.

Подруга несколько раз от души нажала на маленькую сиреневую помпу. В комнате запахло свежестью и лимоном.

Я вздохнула и посмотрела на часы. Четыре. Скоро выезд.

— Да какая уж тут поспешность, — Лиззи швырнула флакон на кровать и поправила игриво выбившийся из прически локон. Искусственно выбившийся, разумеется.

Она была в светлом платье, как и положено незамужней девушке на первом в её жизни балу. Пастельные тона не особенно шли яркой брюнетке, этикет сегодня обязывал Лиззи быть молью, и недовольство собой сквозило в каждом её жесте.

— Господи, ну у меня и вид… — она ущипнула себя за щеки.