Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

Она вдруг заметила, что, помешивая кашу, забыла разжечь примус.

– А я-то думаю, отчего ты все холодная да холодная! – вслух обратилась Света к каше и засмеялась над собственной рассеянностью. Зря засмеялась! Смех отключил какие-то барьеры, и глаза предательски помокрели. – «Стоп! Стоп!» – закричала она сама себе, хватаясь за веки и лихорадочно вдавливая слезы обратно в глаза.

В этот момент в дверь, словно нарочно, позвонили. Рискуя столкнуться с соседями или показать нежданному визитеру свое состояние, Света все же ринулась к двери. Вдруг Коля? Вдруг у него нет ключей? А может, нашел способ передать весточку?

На пороге, пряча лицо за поднятым воротником плаща, то ли стараясь быть не узнанной, то ли закрываясь от разыгравшегося ветра, стояла Галина Поволоцкая – жена того самого Александра Ивановича Поволоцкого, которого так любил Коля. Невысокая, худая, с по-мальчишески подвижной мимикой и, вместе с тем, с неуловимо благородным профилем, похожим на портрет Анны Ахматовой с обложки дореволюционного сборника, который Света нашла недавно в закрытом отделе библиотечного хранилища. Наверное, за стихами Галина и пришла – Света вспомнила, что Коля просил переписать немного Ахматовой для своих друзей. Но почему домой, а не в библиотеку? И почему одна?

– Я не вовремя? – Галина осторожно улыбнулась и тут же, чтобы не быть бестактной, дала собеседнице возможность оправдаться: – Вы плачете или режете лук?

– Не плачу, что вы! – опомнилась Светлана. – Это меня примус насмешил. Не обращайте внимания. Здравствуйте!

Тут за спиной у Светы послышалась возня: соседи Найманы, прихватив из погреба банки с консервацией, направлялись ужинать к себе в комнату, привычно источая холод и осуждение.

– Ах, дорогуша! – завидев посторонних, Галина защебетала неестественно радостным голосом: – Как я рада, что вы дома! Я, знаете ли, по пути из издательства так продрогла. Дай, думаю, загляну к подруге выпить чаю. Есть тут у вас укромное местечко, чтоб мы могли немного поболтать?

Не имея опыта в подобных уловках и точно зная, что в окрестностях нет ни одного издательства, Света все же каким-то чудом поняла, что от нее требуется.

– Болтать обычно негде, – призналась она честно, принимая у гостьи плащ, – но сейчас, вроде, на кухне свободно. Вы располагайтесь, а я скоро к вам присоединюсь. Только с ужином для сына и мамы довоюю. Полчаса уже разогреваю! Такая, знаете, сегодня неумеха. Прям смешно! А вы не голодны?

Усаживая гостью за тумбу у окна и плотно прикрывая дверь на кухню, Света разбиралась с примусом, говорила какую-то чепуху, а сама лихорадочно соображала, как себя вести. До этого они с Галиной встречались лишь однажды, когда Коля, под впечатлением от практик авангардного стихосложения, притаскивал жену к Поволоцким в гости послушать что-то про новую литературу. Галина на правах хозяйки там блистала, а Света тихо наблюдала за всем из-за спин. Жена Поволоцкого считалась личностью не только очаровательной, но и резкой, острой на язык, поэтому беседы с ней Светлана сторонилась. Да, собственно, и случая-то не было: от жен литературно одаренных гостей у Поволоцких, как Свете показалось, красноречия не ждали. И как же быть сейчас?

– Я к вам по делу, – гостья заговорила серьезно, и Свете вдруг сделалось страшно.

Она почувствовала, что не имеет права общаться с Галиной, не предупредив. Ну, то есть, предупреждать напрямую тоже, вроде, было нельзя, но…

– Стойте! – Света вытянула руку ладонью вперед и приготовилась к легкой витиеватой речи. – Сначала мне нужно кое-что вам рассказать.

Она хотела мягко объяснить, что обстоятельства немного поменялись, и возможности переписывать отрывки книг из хранилища у нее больше нет. Как и смотреть, какие книги там лежат, и добиваться их включения в каталог. И все те аргументы, что помогали раньше – мол, это ж не спецфонд, там ничего запрещенного нет, книги по чистой случайности не попали в доступный для читателей каталог, а прочтения достойны, – отныне никого не убедят. Хотела пошутить, мол, быть в центре внимания – это хорошо, но и свои минусы имеются, ведь Света, с сегодняшнего дня находясь под бдительным наблюдением начальства, теперь должна работать строго по инструкции. Поэтому, увы, с Ахматовой осечка. Да Света, если честно, ее еще и не переписывала даже. Как ни обидно… Хотела, улыбнувшись, извиниться…

Но вместо этого, поймав тревожный взгляд Галины, она вдруг растеряла всю способность притворяться и севшим голосом произнесла лишь главное:

– Я зря вас пригласила в дом. Со мной небезопасно. Коля арестован…

Галина коротко кивнула.

– Значит, правда. Я слышала. И потому сюда пришла. Точнее, Саша слышал и прислал меня. Мы очень ценим Николая… Чем можно вам помочь?

И Свету вдруг прорвало. Эта измотанная – по слухам Света знала, что дома у Галины двое маленьких детей и мать, вечные гости и сложности с деньгами, – практически незнакомая девчонка пришла открыто предложить поддержку, а кое-кто – «при всем желании не сможем тыкнуть пальцем, потому что их тут нет!» – даже узнать, что происходит, не явился… А кто узнал, ведут себя как свиньи.

Дрожащими руками вытирая разлившуюся вдруг кашу, Света монотонно вываливала на внимательно слушающую Галину все свои напасти. И про бессонную ночь, и про причитания Володеньки: «Где папа? Уехал? Хорошо. Через полчасика придет?», и про растерянность свекрови.

– Вы молодец, что не дали Колины бумаги уничтожить, – прокомментировала гостья между делом. – Вот когда Сашу арестовали в 31-м, его жена и мама, испугавшись, все рукописи в ленинградской квартире сожгли. Пропало много ценных набросков и готовых стихов. Так жаль! А с обыском к ним, кстати, тогда не приходили!

Ощутив поддержку, Света воодушевленно продолжала. И про очередь, и даже про работу.

– Нет, вы подумайте, меня не отпустили! Я десять лет уже служу в библиотеке. Начинала как помбиб, училась параллельно, выступала на конференциях, участвовала в каталогизации самых сложно разбираемых архивов, правильно отвечаю на телефонные звонки по любому вопросу в любой отдел… Если какую выставку надо организовать или в Шевченковские дни посетителям об экспозиции три дня без умолку рассказать – всегда меня зовут. В общем, имею должные заслуги, чтобы рассчитывать на человеческое отношение. А тут – не разрешили покинуть рабочее место! Сбегать в ближайший гастроном за продуктами для всего отдела на прошлой неделе – отпускали, смотаться на Благовещенский базар, когда там внезапно выкинули в продажу шерстяные нитки месяц назад, – отпускали. Даже просто полдня поболеть дома, когда я зимой неожиданно расчихалась, – отпускали… А навести справки об арестованном по ошибке муже – нет. Еще и придирались весь день по мелочам. Причем, когда я откровенно возмутилась, мне Зинаида Павловна – моя коллега и руководитель – сочувственно так вдруг тихонечко сказала: «Вас, деточка, теперь на каждом шагу будут проверять. Вы лучше не шумите, а будьте осторожны». Нет, ну вы слышали! Как будто Коля прямо враг народа!

– У вашей Зинаиды Павловны, наверное, есть горький опыт, – тихонько перебила Галина и посмотрела так, что Свете показалось, будто перед ней не 27-летняя женщина, а древняя старуха, все в жизни видевшая и за всех страдающая. – Наверняка у нее тоже забрали кого-то из родственников, и она знает, чем это чревато. Пытается предупредить… Когда арестовали моего давно уже не жившего с мамой отца… и дядю, и двоюродного брата… я с удивлением обнаружила, что всякая моя оплошность трактуется как проявление затаенной злобы, а каждый, кто не сделал замечание, считается лишенным бдительности вредителем. Всем страшно, все боятся проморгать…