Форпост - Григорий Солонец

— Если утром лучше не станет, надо вашу жену везти в госпиталь, к нашим специалистам.

Выходит, не зря Сулейман потревожил своего советского друга Михайленко. Жена давно почувствовала недомогание, но он надеялся, что боль со временем исчезнет. Теперь стало очевидно: все слишком серьезно. Спасибо Анатолию Ивановичу, что сразу откликнулся. Сколько раз Сулейман выручал его лично и командование дивизии, исправно давая достоверную информацию о происходящем в баграмской «зеленке». «Шурави», конечно, в долгу не оставались, помогали продуктами, топливом, иногда деньгами ему и другим семьям партийных активистов, а с созданными по указанию НДПА местными отрядами самообороны делились и боеприпасами. Так удавалось сохранять определенную стабильность в зоне ответственности, гарантировать относительную безопасность жителям близлежащих кишлаков. И если статус-кво внезапно нарушалось подрывом советской машины или обстрелом военного городка, это означало, что вмешалась какая-то третья, пришлая сила. Этих «гастролеров», от которых в первую очередь страдало местное население, и помогал выявлять и обезвреживать Сулейман со своими партактивистами.

— Анатолий Иванович, у вас такой очаровательный и умный доктор, с которым никакие болезни не страшны, — по-восточному витиевато заговорил, расплывшись в благодарной улыбке, хозяин дома. — Я буду счастлив, если доктору Ире понравится мой бакшиш.

Сулейман достал из круглой коробочки ювелирное украшение — оригинальные бусы из лазурита.

— Тебе очень идет, правда, Анатолий Иванович? Носи на здоровье, дорогая, и будь счастлива.

Затем радушный хозяин пригласил их пообедать.

— У афганцев сегодня праздник — день рождения пророка Мухаммеда. Я думаю, по этому поводу Аллах разрешит нам по русской традиции немножко выпить. За здоровье моей жены.

Они прошли в просторную гостиную, главной достопримечательностью которой были ковры: большой, самотканый, лежал на полу, остальные, чуть поменьше, украшали стены. Ира впервые оказалась в афганском доме. Ее удивило почти полное отсутствие мебели, даже привычного стола. Стулья заменили лежавшие на полу подушки.

— Ковер — наш достархан. Или как в русских сказках — скатерть-самобранка, — пояснил Сулейман с не исчезавшей с его лица улыбкой.

— Это чача, божественный напиток из винограда, настоянный на травах, или, как я называю, домашний коньяк. Ира, вам, как медику, должно быть известно, что в умеренном количестве спиртное полезно для здоровья.

— Знать бы еще эту меру, — пробовала отшутиться Кузнецова.

— Да, это, может быть, самое главное качество человека, — включился в разговор Михайленко. — А то наш брат зачастую пьет, пока не упадет. Но в порядке дезинфекции это незаменимое средство. У нас редактор дивизионной газеты 43-летний мужик трезвенником был образцово-показательным. И грамма в рот не брал, пока… не заболел вначале малярией, потом гепатитом. Теперь и рад бы стакан поднять, так больная печень уже не позволяет. Вывод какой напрашивается? Пей, пока душе в кайф, а организму не во вред.

— Мудрые слова, говоришь, Анатолий Иванович, — наполняя рюмки, сладко пропел хозяин дома.

Первый тост, как и ожидалось, был за очаровательного доктора. И как ни уточняла Ира, что она всего лишь медсестра, Сулейман будто не слышал ее. Он внимательно следил за тем, чтобы у его гостей всегда была еда в тарелках, и щедро подкладывал в них салат, плов и баранину. Вдоволь было и свежих фруктов, сладостей.

Второй тост произнес майор Михайленко — за советско-афганскую дружбу и радушного Сулеймана.

Командир по инерции хотел подняться, но вовремя смекнул, что на Востоке можно и сидя говорить, тем более за дружбу.

— А я хочу выпить за любовь. Это чувство доступно всем людям на Земле: бедным и богатым, здоровым и больным, старым и молодым. Вот мы с Анорой уже 25 лет вместе…

— О, вам пора серебряную свадьбу отмечать! — не удержалась от восторга Ира. — Ей в гостеприимном афганском доме было уютно, легко и беззаботно. Приятная беседа, оригинальная на вкус, хотя и крепкая, чача, видимо, этому тоже способствовали.

— У нас такие юбилеи как-то не принято праздновать, хотя, наверное, зря. Но вот поправится жена, приедут из Кабула дети, и мы обязательно по-семейному отметим дату. Все-таки четверть века как вместе.

— Неужели ни разу не поссорились?

— Почему нет?! Бывало, что и ссорились, но до конца дня мирились.

Так за по-восточному неспешным разговором незаметно и пролетело время. Когда спохватились, солнце уже садилось за макушки гор.

— Куда вы, на ночь глядя, поедете? Я вас не отпущу: мало ли что может случиться. И потом, Анатолий Иванович, ты давно обещал мне не наскоком-наездом, а по-нормальному погостить, с ночевкой. Вот и случай подвернулся. Тем более что мою жену, чувствую, придется завтра утром на чем-то в госпиталь везти. Вместе и поедем.

Михайленко долго уговаривать не пришлось: резон в словах Сулеймана был. Да и ничего в подразделении за ночь не случится. На всякий случай он предупредил дежурного, что, возможно, задержится. Ире ничего не оставалось, как согласиться на ночлег. Даже романтично и необычно провести ночь в афганском доме, будет что вспомнить.

Ей отвели отдельную комнату с небольшим окошком, в которое вскоре украдкой заглянула луна. Ира разделась до ночной сорочки, так как было очень тепло. Мягкая перина легко приняла ее молодое упругое тело, которое с наслаждением впервые расслабилось за несколько месяцев. Она каждой клеточкой чувствовала свою плоть, с удовольствием вытянула стройные ноги и будто перенеслась в беззаботное и радостное детство, на дедушкин сеновал. Даже незабываемый запах сена (откуда только он здесь взялся?!) ощутила. Или это мираж, сладкий сон? Голова немного кружилась от выпитой чачи, но ничего, этот же напиток придавал и удивительно приятную легкость.

…Ира, открыв глаза, увидела лежащего рядом командира и мгновенно поняла, что все, происходившее с ней минуту назад, отнюдь не пригрезилось во сне, а было наяву: нежные прикосновения, ласки и поцелуй в губы. Вскрикнув, попробовала освободиться от мужских объятий, но руки Михайленко крепко закольцевали ее.

— Пустите, иначе я буду кричать.

— Ирочка, солнышко, послушай… Я не могу уже сдерживать себя. Ты… ты очень мне нравишься и волнуешь как женщина, как девушка. Я хочу тебя любить долго и по-настоящему.

— Нет, оставьте меня в покое. Я не подстилка какая-нибудь…

— Пожалуйста, не делай глупостей. Давай вместе расслабимся, ты же ведь не железная, того же, что и я, хочешь. Мы одни здесь, никто ни о чем не узнает.

В порыве страсти Михайленко покрыл жадными поцелуями ее лицо, шею, голую грудь, и остановить этот мощный напор она уже была не в силах. Последний оборонительный редут пал, когда одним ловким движением Анатолий Иванович снял с нее трусики и раздвинул стройные ноги. Твердое копье вонзилось ей внутрь да так быстро и глубоко, что Ира застонала от боли. Она кусала пересохшие губы, лихорадочно крутила головой и до изнеможения извивалась на перине, пока не ощутила в себе разлившуюся теплую густую жидкость, а с ней приятную истому, сначала внизу живота, а потом и во всем теле, ставшем вдруг необычно мягким и податливым. После этого она закружилась в стремительном вихре до беспамятства захлестнувшей страсти…