Революция - Александр Михайлович Бруссуев

Случались проигрыши, причем не так уж и часто. Бывало, даже, что он едва успевал добираться до работы, до того прижимало его одеяло и обволакивала подушка.

Юный Антикайнен удивлялся, как удавалось его маме вставать ни свет, ни заря, и не выказывать никаких видимых признаков борьбы с Морфеем. Он выспрашивал ее, но та только пожимала плечами в ответ и говорила: «Так нет времени спать».

Пройдет несколько лет и Тойво по-настоящему оценит смысл слов своей матери. Удастся перехватить в сутки три-четыре часа сна — уже хорошо, коль появится возможность выспаться — просто счастье.

Но постепенно он втягивался в свои утренние занятия, все реже просыпая. И на работе Антикайнен старался браться за дело, где требовалось прикладывать физические усилия: таскать тюки с кожей, двигать бочки с дубильными составами, гнуть железные дуги. Никто не возражал, каждый мастер берег свое драгоценное тело от лишнего напряжения.

Тойво мужал, а его одежда мужать отказывалась и самым неприятным образом трещала по швам, а иной раз даже рвалась. Однако тут на помощь приходили мастера-производственники: они выделяли парню в безвозмездное пользование чьи-то рубахи, штаны, пиджаки. Антикайнен старался придерживаться более-менее однотипного стиля, но все равно зачастую выглядел, как подросток-переросток. То штаны становились коротковаты, то руки из рукавов почти до локтя вылезали. И это иной раз служило поводом для насмешек.

Насмешки заканчивались драками.

Тойво обратил внимание на тот факт, что задеть его всегда пытались такие же голодранцы, как и он сам. Различие было, пожалуй, только в одном: у него за плечами была шестилетка, а у них, зачастую, одна лишь начальная школа, где они только-только постигли грамоту и научились считать. На преимущества в кулачных сражениях это никак не сказывалось.

Бились кроваво и жестоко. Правил, как таковых, не существовало, кроме одного: победить любыми путями. Антикайнен сначала робел, но, получив по мордам, всю робость терял. Зато обретал какое-то новое видение драки, что позволяло ему, порой, предугадывать угрозу.

Тойво с долей сарказма признавал, что в драках он строго придерживается библейских заповедей. По крайней мере, одной из них: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (От Матфея Святое Благовествование гл 5, стих 39). Коль кто-то доставал его с недобрыми намерениями, он давал возможность отказаться от них: может, случайно противник сунул ему по уху один раз? Второй раз по другому уху уже случайностью не назовешь. И он бросался драться.

Лупили друг друга, почем зря, всем, что попадалось под руку, норовя нанести максимальный урон за минимальное время. Конечно, некоторые драчуны калечились, но их место тотчас занимали другие.

Тойво доставалось изрядно, особенно от тертых уличных бойцов. Уж больно ловко действовали те руками и ногами, а иногда и головой. Но он их не боялся, расплачиваясь синяками и ссадинами. Зато никто из них не мог отобрать у него ни пенни — за свои кровные деньги он бился с ожесточением берсеркера.

Но одного желания и храбрости, чтобы победить, не хватало. Следовало обучиться некоторым штучкам, которые могли бы уровнять его шансы в противостоянии с более опытными противниками. Конечно, ближе к центру города открывались новомодные клубы, где за определенную плату можно было научиться боксу, но ему туда вход был заказан. Даже если денег за несколько уроков из своего тощего бюджета он бы наскреб, но вся униформа, а особенно — перчатки, делались совершенно недоступными.

Конечно, существовало искушение в случае очередной угрозы достать из-под мышки свой револьвер, но он ему не поддавался. Во-первых, попусту пугать оружием бессмысленно. Отберут пистолет и не поморщатся. Во-вторых, даже несмотря на то, что барабан был заряжен полностью боевыми патронами, стрельнуть в живого человека Тойво бы не решился.

Точнее, в револьвере уже одной пули не хватало. Как-то хмурым воскресным утром он тайными тропами выбрался загород и выстрелил в самое широкое дерево, что смог обнаружить. Отыскав потом в стволе дырку от своего меткого попадания с десяти шагов, Антикайнен убедился в полной боеспособности пистолета.

Но Тойво не отчаивался, продолжая каждое утро выбегать на зарядку, где он пытался проделать ряд подсмотренных бойцовских движений. Эффективность, конечно, от этого была крайне низка, зато неискушенным людям могло показаться обратное.

Таков был поиск своего пути в этой жизни. Точнее, самое начало этого поиска.

7. Летучие финны

Еще не успел сойти снег, а Куусинен отыскал Тойво, поинтересовавшись, между прочим, не потерял ли тот желания заняться чем-нибудь стоящим? Делом, например, стоящим.

— И сколько стоит? — сразу же поинтересовался Антикайнен, но сейчас же понял неуместность своего вопроса. — Так в чем суть? Мое желание осталось прежним, разве что насущнее сделалось. Так всегда бывает в преддверии лета.

Тойво мало что знал о жизни Куусинена, довольствуясь возможностью простого общения с «профессором», как его величали в редакции. Однако тот факт, что Отто стал депутатом финского сейма в двадцать семь лет, лишь подчеркивал его незаурядность и образованность. Это Антикайнен проведал из той же самой газеты, издаваемой в Силта-Саари.

Вместе с ровесником Эдвардом Гюллингом они избрались в сейм в 1908 году, став, едва ли, не самыми молодыми депутатами хельсингфорского «бундестага». Были они, конечно, социалистами, но сейм тогда изобиловал таковыми.

Сделавшись однопалатным в 1905 году, Эдускунта (сейм, по-фински) радовал себя активностью. Все 200 человек что-то предлагали, на что-то надеялись и чем-то довольствовались. Расположенный, конечно же, в Гельсингфорсе, национальный состав Эдускунты каким-то загадочным образом преобладал финский. В то время в столице самих финнов проживало четверть населения, русских — десятая часть, ну, а шведов водилось аж целых 57 процентов. Поэтому само доминирование в зале законотворчества финского языка было прорывом.

Однако в отличие от Гюллинга, который ошивался в Эдускунте аж до восемнадцатого года, Куусинен завязал с политикой через год своего депутатства, решив заняться наукой. Это бы ему, конечно, удалось, да чистая наука, как это было всегда принято в Российской империи, всего лишь отражала политические веяния государства на тот или иной, так сказать, политический момент. Без поддержки самого захудалого политикана ни исследования в полном объеме, ни, тем более, их обнародование не имели места.

Поэтому на момент настоящего разговора с Антикайненом Отто при поддержке определенных лиц, в том числе и Гюллинга, снова был в Эдускунте. В 1911 году он опять сделался депутатом, но на этот раз не просто социалистом, но уже социал-демократом. Депутаты в то время не обязательно были самыми богатыми людьми Финляндии, либо же России. Депутаты были народными избранниками, еще не очень далеко убежавшими от своего