Иди сюда, парень! - Тамерлан Тадтаев

Ребята вокруг молчат, а клептоман Черо, наклонившись к Парпату, иронично так говорит:

– Возьми его с собой, он хороший снайпер…

Зеленоглазый водитель, приблизив свои пушистые усы к моему уху, шепотом объясняет, что я сел на командирское место и Парпат оттого так злится. Ах, вот оно в чем дело! Так ведь мог просто намекнуть или подмигнуть, так нет же, развонялся. Ужасно неприятно, когда на тебя орут при всем честном народе в присутствии мужа моей врагини, этой стукачки, чтоб ей лопнуть!

Черо, гад, продолжает нашептывать в ухо командиру:

– Возьми его, не пожалеешь, такого меткого стрелка ты днем с огнем не сыщешь, он в глаз курице попадает…

Я потихоньку вылезаю из УАЗа под сочувственные взгляды ребят и думаю, у кого бы одолжить ствол, чтоб всадить пулю в поганое хлебало Черо – так он достал с этой курицей.

– Это же был случайный выстрел, – говорит, нахмурившись, Парпат, и по всему видно, что ему не нравится фамильярность Черо, а еще больше он не хочет дать меня в обиду, своего солдата.

Тогда под Эредом Парпат, я и Серега под диким огнем пробились к церквушке возле грузинского кладбища и стали ждать Гамата с его отрядом, но тот со своими людьми медлил – должно быть, завяз в перестрелке. Чуть выше от нас окопался вражеский БМП и харкал огнем из всех своих орудий. Парпат сразу засек его и, выйдя на простреливаемую, заросшую травой проселочную дорогу, трассерами показал Сереге, куда надо стрелять.

Тот докурил сигарету, вскинул на плечо гранатомет, покинув спасительную стену храма, подошел к Парпату и, остановившись возле него, прицелился в замаскированный ветками БМП. Я тоже выбежал из укрытия, встал позади громовержца и, чтоб показать, что мне совсем не страшно, дурачился, заглядывая в трубу на плече гранатометчика. Вдруг Парпат схватился за голову и закричал. Из-за стрельбы я не очень хорошо понял, что с ним. Но тут Серега повернулся ко мне и очень вежливо сказал:

– Сейчас я выстрелю, и огнем из трубы тебе оторвет башку. Просто отойди в сторону.

Супер! Солнце на миг затмила взлетевшая башня броневой машины пехоты.

Вот как Парпат беспокоится о своих солдатах. Он может словом опустить тебя в унитаз, полный дерьма, и тут же извлечь, как меня сейчас, например. Я прошелся гоголем мимо потухшего Черо.

– Ну да, случайный выстрел, – кривится Парпат и, пробравшись к желтому УАЗу, усаживается на нагретое мной командирское место. – Я даже съел ножку этой курицы тогда в Присе…

За столом в небольшой грязной комнате с замерзшим окном сидели двое и разговаривали. Вернее, говорил и выпивал усатый, в милицейской шинели без погон. Другой, закутанный в шерстяное одеяло черноволосый парень с бледным лицом, молчал, уставившись на старый коричневый буфет у двери, где скребла мышь.

– Да что с тобой такое? – спросил усатый и, осушив свой стакан, наполнил его вином из глиняного кувшина. – Эка невидаль, старика убил. Война есть война, тут уж ничего не поделаешь. Выпей-ка лучше со мной красненького. Натуральное, между прочим. Пить такое все равно что гематоген кушать. Полезно при белокровии. Ну хоть пригуби, уважь старика. Ладно, не буду настаивать. Еще скажут, что Омари молодежь спаивает. – Он выпил и ножом подцепил из миски соленый помидор. – Ай шени, обронил! – Вонзил нож в другой, снял толстыми пальцами, поднес ко рту, зачавкал.

Покончив с помидором, Омари вытер руки о шинель и, пробормотав: «Покурим? Ах да, ты же бросил», пощупал в одном кармане брюк – нету, в другом – пусто.

– Ай шени, куда же я их дел? В шинели, наверное. Точно, там.

Достал пачку «Кэмела», закурил. Полюбовавшись верблюдом, небрежно бросил сигареты между тарелками с закуской и продолжил:

– Дато, огорчаешь ты меня очень. Давай начистоту. Ты совсем еще зеленый, а вон какую карьеру сделал. Сам Звиад с тобой за руку здоровается. А от Джабы только и слышно: берите пример с Дато, он настоящий грузин и воин. «Стечкин» тебе подарил недавно. Ребята, сам понимаешь, обозлились, а я их осадил: парень, говорю, свою награду заслужил в честном бою; он, говорю, единственный, кто остался на ферме, когда появились осетины. Двоих замочил… Я поначалу думал: обычная перестрелка, популяем немножко, а после будем хвастаться, кто сколько убил. Слушай, бичо[11], откуда у осетин эти ракеты? Одна воткнулась в стену дома и не разорвалась. Зато несколько угодили в школу, где засели наши. Заза тоже был там. Бедняга выбежал оттуда, держась за голову, я бросился навстречу, да споткнулся о чей-то труп и упал – но видел, как в него попал НУРС. Он ведь был моим одноклассником. И в армии в одной роте служили. На Инге, моей родственнице, женился. Дочери у него остались, красавицы. Что сказать им, не знаю. Эх… – Омари вытер глаза и продолжал: – Ну, думаю, Зазе моя помощь ни к чему, впору о себе подумать. Гляжу, а осы совсем уже близко. Перебегают от одного дома к другому, и бесшумно так, будто волки. Одного приметил, совсем еще щенка, он, мать его, над трупом нашего склонился, обчищал карманы. Я пальнул в него пару раз из пистолета и отогнал. А сукин сын заскочил в хлев и начал отстреливаться. В меня метил, гаденыш. Пришлось упасть за навозную кучу и лежать там. Валико в это время отыскал меня и упрашивал отступить. Мне стало стыдно перед ним: командир валяется в дерьме. Куда это годится? Я кричу ему: ложись, мать твою! А он мне: да ладно, в Афгане и не такое видел. Тут мальчишка и всадил в него пулю. Прямо в голову попал, представляешь? Жарко мне стало от пожаров, душно, да еще скотина ревет на привязи. Что греха таить, испугался я и побежал вместе со всеми наверх, в Ачабети. О мертвых уже никто не думал, а среди живых тебя не было… Уау чеми деда![12] – схватился он за лысую голову. – Как вспомню, так вздрогну: восьмерых тогда потеряли, и все орлы «Мхедриони»[13].

– Кто отдал приказ сжечь осетинское село? – спросил Дато и, положив руки на стол, посмотрел на собеседника воспаленными глазами. Одеяло сползло с его плеч.

– Как кто? – удивился Омари. – Я и отдал. Мы же за ребят хотели отомстить.

– Мне бы хотелось послушать. Ты неплохо рассказываешь.

– О чем ты, бичо?

– Ты давай рассказывай.

– Ну хорошо, хорошо, – не стал возражать Омари. – Пошли мы в то осетинское село, но там уже никого не было. Жители удрали загодя. Кажется, кто-то предупредил их, и этот кто-то был отсюда, местный… Бичо, ты же сам был там и видел все не хуже, или думаешь, мне приятно вспоминать об этом? – Омари покачал покрасневшей головой и снова выпил. – Знаешь, я не верю здешним и вот что тебе скажу: это те же осетины, но огрузиневшие – с ними надо держать ухо востро…

– В том селе остался старик, – перебил Дато. – Какого черта он не ушел вместе со всеми? Наверное, думал: кто поднимет руку на такого древнего старца? Он вышел из домика, опираясь на палку, и мне показалось, будто не время, а медали на груди согнули его. Старик попросил у меня сигарету. Я дал ему пачку «Мальборо», и он обрадовался, сказал: мадлоба швило[14]. Достал трясущимися пальцами одну и закурил. Наверно, дьявол сидел во мне – как только он докурил, я застрелил его. С тех пор я потерял покой. Во сне он приходит и колотит меня палкой, на которой вырастают колючки. Я не могу так больше… Сегодня же убираюсь в Тбилиси.