Один путь - Меган Вернон

— Потому что я подумал, что нам обоим не помешает помощь, и, возможно, мне нужно что-то другое. Я приехал не для того, чтобы увидеть счастливую беременную пару или справиться с гневом мамы и папы. Может, ты всегда и был паршивой овцой, но именно это мне в тебе и нравится. Тебе, твою мать, все равно, и ты живешь своей жизнью так, как хочешь. Я подумал, что могу помочь тебе в поисках работы, или что ты там хочешь делать, а ты сможешь отвлечь меня от всего нормального.

Я покачал головой и не смог сдержать улыбку, расплывшуюся по моему лицу.

— Это оскорбительно и смешно одновременно. Но думаю, что это не повредит, если ты будешь рядом некоторое время, даже если здесь тесно.

— Не будет так тесно, если Сэм продолжит спать в твоей кровати, — он наколол яичницу вилкой и пошевелил бровями.

— Ты такой гребаный извращенец. — Я хлопнул его по плечу.

— Ой. — Он схватился за то место, куда я его ударил.

— Да ладно тебе, киска, это же не больно.

— Да, так оно и было! — он потер это место. — В последнее время поднимаешь тяжести?

— Вообще-то, в моем комплексе есть спортзал, и он был в реабилитационном центре. Отличное отвлечение. Наверное, еще одно средство от стресса.

— Ты только посмотри, мой брат — качок. — Он понизил голос и выпятил грудь. — Эй, братан, не найдется ли у тебя ложечки протеина?

— Да пошел ты. Разве ты не занимаешься тайцзи или чем-то еще?

Он рассмеялся.

— Это Крав-мага. Израильская военная техника.

— Лучше не говори папе, а то он подумает, что ты либеральный террорист.

— Ну, я уже отрастил бороду, и у меня действительно хорошая прическа, новые очки в квадратной оправе, которые я использую для чтения.

Я скривил губы.

— Это худший гребаный стереотип для либерала. Я бы предпочел что-нибудь получше, например, чтобы ты присоединился к протестующим и носил галстук-бабочку.

Он поднял бровь.

— Разве ты не участвовал в акциях протеста в колледже?

Я ухмыльнулся и принялся жевать кусок бекона.

— Да, но паршивой овце такие вещи с рук сходят.

* * *

Мое собеседование проходило в центре города, недалеко от квартиры, но на улице было достаточно холодно, чтобы я надел пальто на подкладке поверх костюма.

Места, где я проходил интервью, начали сливаться воедино.

Будь то банк или инвестиционная фирма, все они имели одинаковые высокие небоскребы с большими окнами, но все сотрудники были заперты в кабинках, проводя дни за компьютером. Действительно ли я этого хотел?

Неужели Сэм права?

Черт.

Я заставлял ее трудиться, подавать заявки на вакансии, соответствующие определенным критериям — шестизначная зарплата, обязательная степень магистра и центр города — но действительно ли я этого хотел?

Я посмотрел на последнее здание. Хотел ли я провести остаток своей жизни за просиживанием штанов, пялясь в компьютер?

Нет. Нет. Не хотел.

Поэтому повернулся и пошел в другую сторону. Я точно не знал, куда направлялся, просто не хотел там находиться.

Проходя мимо дронов в костюмах и галстуках, которые почти не обращали внимания ни на что, кроме телефона, мне стало душно. Я ослабил галстук, затем полностью снял его и сунул в карман.

Я все еще не мог вздохнуть с облегчением.

Поэтому расстегнул несколько первых пуговиц на рубашке и раскрыл воротник, обнажив свои татуировки. Это вызвало несколько поворотов головы у людей, оторвав их от телефонов, но не настолько, чтобы они остановились. Они просто продолжали идти туда, куда направлялись. Поскольку знали, куда шли, в то время, как я был так же потерян, как и всегда.

* * *

Я все шел и шел, пока не оказался перед блинной. Это не то место, где я ожидал оказаться, но мне необходимо было знать, что все дороги приведут меня туда, где я чувствовал себя комфортно. И это было лучше, чем оказаться у входной двери моего дилера.

Сэм нигде не было видно, поэтому я сел за стойку рядом с парнем в толстовке, натянутой на голову.

Я заказал чашку с кофе, затем снял пиджак и закатал рукава рубашки. Если бы не мороз, я бы снял эту чертову штуку и просто сидел в майке.

— Классные чернила, — произнес высокий голос.

Я повернулся, чтобы посмотреть на парня рядом со мной, который смотрел на мои руки.

— Спасибо. А у тебя есть? — спросил я.

Он вытащил из ушей наушники и опустил капюшон, обнажив копну вьющихся рыжих волос. Парень выглядел даже моложе, чем я думал.

Наверное, он еще даже не закончил среднюю школу.

— Нет. Ещё нет. У моей мамы, наверное, случился бы припадок.

Я наклонился к нему.

— Да, но ты можешь сделать ее в таком месте, которое твоя мама не увидит.

— Майки, что я тебе говорила насчет разговоров с незнакомцами? — проревел густой ирландский акцент.

Я думал, что это парень, пока не поднял голову и не увидел коренастую женщину, вышедшую из кухни. У нее были вьющиеся каштановые волосы, собранные в тугой пучок, который так сильно стягивал ее лицо, что я не был уверен, сможет ли она даже пошевелить им.

— Пойдем, ма, — сказал Майки.

— Простите, мэм. Ваш сын просто заинтересовался моими татуировками, поэтому мы начали разговор, — сказал я, слегка улыбнувшись.

Она перевела взгляд с сына на меня и снова на сына.

— Этот джентльмен тоже помогал тебе готовиться к экзамену по истории? Потому что, если ты не сдашь его, то получишь татуировку конституции на руке, пока не запомнишь ее.

Я рассмеялся.

— Ну, я кое-что знаю об американской истории и правительстве. — Я кивнул в сторону потрепанной сумки Майки, лежавшей на табурете рядом с ним. — Что ты изучаешь?

Его глаза расширились, прежде чем он попытался вытащить блокнот вместе с книгой, которая была покрыта одним из тех коричневых бумажных пакетов и имела названия групп, написанные повсюду красным маркером.

— Ранняя Американская история. В основном война за независимость.

Я поднял глаза и увидел, что Сэм смотрела на меня из кухонного окна. Я улыбнулся ей, и она покачала головой, но я не мог не заметить, что она тоже улыбалась.

— Ладно, Майки, давай поговорим об истории.

* * *

— Это было очень мило с твоей стороны, — сказала Сэм, налив мне еще одну чашку кофе.

Майки и его мама ушли несколько минут назад. Она взяла перерыв пораньше, чтобы отвезти его в школу. Может, он и был молод, но это круто — тусоваться с кем-то, кто воспринимал меня всерьез только потому, что я был взрослым.