Настигнут радостью. Исследуя горе - Клайв Стейплз Льюис

Больше всего ценились спортивные успехи. Лучшие спортсмены входили в избранный круг автоматически. Среднему спортсмену требовались вдобавок хорошая наружность и умение держать себя. Нужно было знать «манеры», те манеры, которые ценились именно здесь. Смышленый претендент должен был правильно одеваться, говорить на принятом в этом кругу жаргоне, любить то, что положено, и знать, над какими шутками следует смеяться. Разумеется, как и во взрослом мире, тот, кто находится на подступах к «элите» и жаждет в нее проникнуть, может проложить себе путь угодничеством.

В некоторых школах, насколько мне известно, царит двоевластие. Аристократия, пользующаяся народным сочувствием, противостоит официальной бюрократии назначенных учителями префектов. По-видимому, префектов назначают из числа старшеклассников, так что сохраняется некоторый образовательный ценз. В нашем колледже дела обстояли иначе: почти все префекты были «элитой». Они могли учиться в любом классе, так что теоретически (хотя этого, конечно же, никогда не случалось) тупицу-новичка из младшего класса могли избрать главой Колледжа. Тем самым у нас сложился лишь один правящий класс, пользовавшийся всей полнотой прав, престижа и привилегий. Официальная поддержка учителей возвышала как раз тех, кого и так бы вознесло на пьедестал обожание младшеклассников, или тех, кому при любой системе проложили бы путь их собственные честолюбие и настойчивость. Принадлежность к «элите» подчеркивалась специальными льготами, особыми правами, вольностями в одежде и иными отличиями, которые проявлялись во всех сторонах школьной жизни. Но еще более положение «элиты» укреплялось тем фактором, который отличает школьную систему от обычной жизни. В стране, управляемой олигархией, слишком много людей, в том числе – активных и честолюбивых, знают, что им никогда не суждено пробиться в правящий слой, а потому революция может показаться им заманчивой. В Колледже самым угнетенным классом были новички, слишком юные и слабые, чтобы мечтать о бунте. Посредине школьной жизни те ребята, у которых хватило бы физических сил и популярности, чтобы затеять переворот, начинали сами надеяться, что в скором времени войдут в «элиту». Они могли быстрей и надежней совершить восхождение по социальной лестнице, обхаживая «самых-самых», нежели решившись на мятеж, который, даже в случае успеха, уничтожил бы как раз ту награду, которой они добивались. Если же пребывание в Колледже подходило к концу, а честолюбец так и не достиг желанного положения, на перемены уже и времени не оставалось. В итоге государственное устройство Виверны оставалось непоколебимым. Мы часто слышим о восстаниях против учителей, но школяры не подымаются против своей аристократии.

Вот почему я заранее был готов поклоняться этим кумирам. Какую взрослую аристократию обожествляли так, как сливки престижной школы? Когда новичок видит одного из «самых-самых», он переживает разом все виды обожания, склоняясь перед ним, как подросток перед юношей, как страстный поклонник перед кинозвездой, как простолюдинка перед герцогиней, как новичок перед завсегдатаем (прибавьте сюда страх уличного мальчишки перед полицией).

Невозможно забыть первые часы в Колледже. Наше общежитие размещалось в узком здании, единственном во всей округе доме, не выскочившем прямиком из архитектурных кошмаров, немного даже похожем на корабль. Нашу палубу составляли два длинных темных каменных коридора, сходившихся под прямым углом. Двери из коридоров открывались в «студии» – маленькие комнаты, рассчитанные на двух-трех мальчиков. Как они нравились мне после подготовительной школы, где ни у кого не имелось своего угла! Поскольку еще держалась мода Эдуарда VII, кабинетам придавали вид битком набитой гостиной – сюда запихивали больше книжных полок, столиков, тумбочек и картин, чем могла вместить такая комнатка. На нашем этаже было и два больших класса – один «президентский», для школьного Олимпа, другой для новичков. «Кабинет новичков» не был настоящим кабинетом, он был слишком большим и темным, никакой лишней мебели, только стол и вокруг него ряд закрепленных скамеек. Нас там собралось человек десять-двенадцать, мы знали, что не всех оставят в этом мрачном месте, – одних сразу распределят по «настоящим» кабинетам, остальные пробудут здесь ближайший семестр. Весь первый вечер мы провели в напряженном ожидании: кто берется, а кто оставляется[58].

Мы, стеснившись, сидели вокруг стола, молчали, а если разговаривали, то шепотом. Иногда дверь приоткрывалась, заглядывали мальчики постарше, усмехались (не нам, а себе) и исчезали. Один раз над плечом ухмыляющегося возникло еще одно лицо и ехидный голос произнес: «Хо-хо! Знаю, знаю, что ты высматриваешь!» Только я понимал, к чему все это, – брат вовремя меня просветил. Никто из заглядывавших к нам ухмылявшихся ребят не принадлежал к «элите», все они были слишком юны, и что-то общее мерещилось в выражении их лиц. Нынешние или былые «домовые шлюшки» пытались угадать, кто из нас займет их место.

Может быть, вы не знаете, что такое «домовые шлюшки». Начнем с прилагательного. Виверна состояла как бы из концентрических кругов; Колледж и Дом. Одно дело быть первым в Колледже, другое – всего-навсего в Доме. Есть элита Колледжа и малая элита Домов; есть парии в каждом Доме и есть гонимые всем Колледжем. И, наконец, есть «шлюшки» в Домах и есть признанные всем Колледжем. «Шлюшки» – это миловидные, женственные мальчики из младших классов, которых используют старшеклассники, чаще всего – из «элиты». Правда, не только из «элиты» – хотя та и оставляла за собой большую часть прав, в этом вопросе она была либеральна и не требовала от подданных еще и целомудрия. Педерастия для среднего класса не считалась грехом, во всяком случае, столь серьезным, как привычка засовывать руки в карманы или не застегивать пиджак. Наши земные боги умели соблюдать меру.

С точки зрения подготовки к жизни в обществе (а именно эту функцию, согласно рекламным брошюрам, брал на себя Колледж) «шлюшки», конечно, были необходимы. Они вовсе не были рабами: их благосклонности добивались и почти никогда не требовали силой. Не были они и проститутами – отношения нередко бывали длительными, постоянными и не только сексуальными, но в высшей степени сентиментальными (или сентиментализируемыми). Никто им не платил – во всяком случае, деньгами, зато на их долю выпадала вся лесть, все тайное влияние и негласные привилегии, которыми во взрослом обществе пользуются любовницы высокопоставленных особ. В этом и заключалась подготовка к светской жизни. Арнольд Ланн в своей книге о Харроу утверждает, что в его школе «шлюшки» были заодно и ябедами. Наши не были, я знаю это наверное, поскольку один из моих друзей жил в комнате со «шлюшкой», и единственным неудобством была необходимость выходить из комнаты всякий раз, как заглянет кто-нибудь из «патронов». Честно говоря, меня это не шокировало, мне это просто надоедало. Всю неделю школа шумела, свистела, шипела, шептала – и все только об этом. После спорта то был главный предмет