Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего - Дженни Климан

— Это миф. И к тому же вообще-то ложь, — отвечает Кэтлин. — У каждого человека есть отношения. Мы не изолированы.

— Как насчет возможности получить того, кто будет ждать вас дома? С кем можно поговорить, когда иначе поговорить не с кем?

— Если в вашей жизни будут эти вещи, вы все равно останетесь в одиночестве. Люди и вещи не взаимозаменяемы.

— То есть люди остаются в одиночестве?

— Да. И тогда вещи начинают занимать место других людей, место обиды, страдания, отчаяния, одиночества, — продолжает она. — Я бы назвала это частью культуры изнасилования. Чем больше люди участвуют в деятельности, выходящей за рамки взаимного согласия, тем больше сами превращаются в вещи.

Возможно, Кэтлин говорит несколько бескомпромиссно и не всегда понятно, но в ее словах есть правда. Объективация — это поощрение не только взгляда на человеческие тела как на вещи (как когда пялишься на порнушные груди и невозможные талии в мастерской Abyss Creations), но и обращения с людьми как с вещами. Глобальная торговля человеческими телами для секс-работы — торговля людьми — это индустрия, процветающая благодаря тому, что женщин и детей считают просто грузом, который можно перевозить и использовать подобно наркотикам или оружию. Любой продукт, который поощряет идею, что люди и вещи взаимозаменяемы, также подпитывает и мышление, допускающее рабство.

— Это не прекратится, — говорит Кэтлин. — Этот поезд несется на всех парах, на такой скорости, которой по-настоящему никто не понимает.

Мы обходим всю выставку — мимо танцующего робота ASIMO, робота-актера RoboThespian и Зенона — мальчика-робота с экспрессивным лицом, отражающим любое выражение злости, счастья или удивления, которое он заметит у вас. Расставленные по залу таблички должны наводить на глубокие размышления. «Насколько этично, что робот притворяется человеком? — спрашивают они. — Смогли бы вы подружиться с роботом?»

— Ты бы смогла подружиться с роботом, Кэтлин? — спрашиваю я.

— С роботом невозможно подружиться, потому что наш опыт дружбы зависит от человеческих отношений. А они — неодушевленные вещи.

Отвечает она почти как робот.

Когда «Кампания против секс-роботов» только запустилась, ее широко освещали, но главным образом потому, что журналистам понравился скорее образ кампании, чем ее суть. Это был повод рассказать историю об опасном и идеальном рукотворном партнере, которая всегда нас так увлекала. Журналисты не горели желанием выяснять, действительно ли феминистически-аболиционистский подход к имущественным отношениям — подходящая оптика для взгляда на изобретение секс-роботов: им просто был нужен любой предлог, чтобы на них взглянуть. Иронично — учитывая, что кампания стала реакцией на некритическое освещение секс-кукол и секс-роботов, — что за контраргументами со стороны индустрии секс-технологий репортеры первым делом обратились к Дугласу Хайнсу, человеку, у которого, возможно, вообще нет робота. И неважно, главное, чтобы сюжет был интересным.

Но Кэтлин плевать на привлечение публики: она говорит что думает, даже если это многих отпугивает. Впервые я увидела ее на лекции в Британской академии в Лондоне, и зал был полон — в глубине люди даже стояли.

— Я подумываю об изменении названия кампании на «Кампания против роботов для изнасилования», потому что для них это самое подходящее название, — говорила она слушателям. — Как только секс перестает быть совместным занятием, он становится изнасилованием. — На этом она не остановилась. — В проституции женщин насилуют. Это оплаченное изнасилование. В порнографии исполнители — проститутки, потому что им платят за секс. Порнография симулирует для зрителя опыт изнасилования. Если вы смотрите порнографию, вы имитируете фантазию об изнасиловании.

Это уже был перебор для аудитории из феминисток-миллениалок, которые выросли в век вездесущего бесплатного порно и никогда не назовут себя сторонницами изнасилования. Кто-то открыто смеялся над ее новыми определениями.

— Мир секс-роботов подражает этой жестокой форме изнасилования, которая теперь стала мейнстримной и нормализовалась в нашей культуре. Это проблема для каждого из нас. На кону все наши отношения, — заклинала она аудиторию. Но поддержки многих она уже лишилась.

Пока Мэтт и Роберто возятся в своих мастерских, нужно задаваться фундаментальными вопросами о последствиях того, что они создают. Но, возможно, Кэтлин не тот человек, кто должен их задавать.

***

Я приехала на второй Международный конгресс «Любовь и секс с роботами», и 250-местный зал имени профессора Стюарта в Голдсмитском колледже забит под завязку. В центре сидят ученые-­делегаты: мужчины и женщины двадцати-тридцати лет с внешностью гиков и авангардными прическами — суперкороткими челками, замысловатыми баками. Слева в аудитории, у выхода, пристроились репортеры, слетевшиеся со всего земного шара, чтобы с придыханием расписать новые события в мире секс-роботов. Большинство уйдут разочарованными: это цикл научных лекций о гуманоидной робототехнике, а не демонстрация последних новинок.

Пружинящей от возбуждения походкой доктор Кейт Девлин, ученая в области информатики, подходит к кафедре, чтобы произнести вступительную речь: в ее сфере не привыкли к такому интересу журналистов, шутит она. Второй Международный конгресс «Любовь и секс с роботами» должен был пройти в Малайзии, но полиция мусульманской страны запретила его всего за несколько дней до начала, потому что он пропагандирует «противоестественную культуру». Так конференция приобрела дурную славу. «Это не секс-фестиваль, — говорит журналистам Девлин. — Мы говорим о действительно важных вопросах».

Двухдневное мероприятие, организованное при участии Дэвида Леви и названное в честь его книги, — это во многом попытка академиков, которые видят в отношениях людей и роботов потенциальные преимущества, обратиться к критике, инициированной Кэт­лин. Саму Кэтлин выступить не пригласили, но ее доводы словно тяжело зависли в воздухе, и многие из выступающих свое время на сцене посвящают именно ответам ей. Девлин заявляет, что вместо кампаний против секс-роботов нужно воспользоваться этой возможностью и исследовать новые виды общения и сексуальности. Эту тему она охватила всесторонне: она не только является одной из немногих ученых в области информатики со специализацией на секс-технологиях, но и писала статьи о собственных полиаморных отношениях и о том, как «немоногамия по общему согласию» обогатила ее жизнь [27].

Если нынешние представления о секс-роботах объективируют женщин, говорит Девлин, то нам нужно работать над тем, чтобы переформулировать их, а не пытаться подавить. «Можно пойти другим путем. Почему секс-робот обязательно должен выглядеть как человек?» — спрашивает она. Прогресс в умной и электронной ткани означает, что мы можем делать абстрактных, иммерсивных секс-роботов, которые будут окутывать и обволакивать человека, секс-роботов для обнимания из бархата или шелка, роботов с «разными гениталиями, щупальцами вместо рук», говорит она [28]: гуманоидная форма привлекает нас просто по привычке. Я пытаюсь представить, сможет ли когда-нибудь озабоченный плюшевый робот-мишка с тентаклями обрести популярность. Что-то не получается. Миллионы лет эволюции сексуального желания привели к тому, что нас возбуждает человеческое тело. Разве иначе мы бы не трахали ветки, кусты или гальку? Одной умной ткани не хватит, чтобы нас перепрошить.