Кремль 2222. Митино - Олег Бондарев

Сорвавшиеся с привязи фенакодусы пришли на выручку очень вовремя – благодаря их внезапному нападению Казимир и его светловолосый товарищ довольно быстро уполовинили стаю дикарей, и те, поняв, что пожрать им не светит, бросились наутек. Скакуны хотели догнать и прикончить мутантов, но седовласый дружинник, ловко вогнав меч в кольцо на поясе, шустро ухватил обоих фенакодусов за уздцы, когда они проносились мимо, и зычно воскликнул:

– Стоять!

Тут даже Игорь замер. Он думал, что рассвирепевшие скакуны, опьяненные азартом сражения, просто оторвут Казимиру руки и умчатся наружу, однако все вышло иначе. К удивлению молодого воина, фенакодусы послушно остановились.

– Ну сейчас-то хоть слышишь? – спросил седовласый дружинник, не оборачиваясь.

Игорь сначала не понял, о чем он, а потом, спохватившись, прислушался – и действительно услышал металлический лязг, который всегда сопровождает перемещение роя стальной сколопендры по московской Зоне. Данила, герой Кремля, рассказывал, что металлическую тварь можно не только избегать, но и побеждать с помощью огня, однако большинство дружинников предпочитали действовать по наветам отца Филарета и прочих Учителей. Жизнь у каждого человека одна, и рисковать ей понапрасну никто не хочет.

– Привязывай фенакодуса своего обратно и давай к окну, – передавая поводья Игорю, распорядился Казимир. – Отсидимся, пока зараза не пройдет.

– Надо ж, – буркнул раздосадованный стрелец. – А я так боем увлекся, что, пока ты не сказал, сколопендру не слышал.

– Я так и понял, – отозвался седовласый дружинник, шагая к их импровизированной «коновязи». – Хорошо хоть нео не такие глухие, иначе б мы с ними до сих пор тут бодались.

– Так ты думаешь, они из-за сколопендры сбежали? – поразился Игорь.

– Уверен, – авторитетно заявил Казимир, наматывая поводья на арматурину. – Был у меня похожий случай. И десятник наш тоже меня тогда удивил. А потом я подумал и решил – а ведь и вправду дело в этом. С мясом голодные нео бьются до последнего. Это ж мясо, его можно съесть. И плевать им, что их товарищи дохнут, потому что они им никакие не товарищи в этой ситуации, а лишь дополнительные рты. Проще говоря, чем больше нео в битве с мясом помрет, тем больше мяса съест каждый выживший. Такая вот… арифметика Зоны.

Игорь уважительно кивнул и по примеру старшего товарища тоже стал обвязывать поводья вокруг торчащей из стены железки.

– А всех металлических роботов и прочую дрянь неживую избегают больше не потому, что боятся, – хотя и это тоже, конечно, – а потому, что жрать там нечего. А, значит, и смысла нет в драку ввязываться. Сечешь теперь?

– Секу, – отозвался Игорь.

Сказать по правде, с такой точки зрения он на нео не смотрел никогда, хотя теперь, выслушав Казимира, ему стало казаться, что ничего логичней он в жизни не слышал.

«Зверье оно и есть зверье, – вслед за седовласым дружинником шагая к окну, подумал Игорь. – Все, о чем голова болит – это прокорм любой ценой».

Впрочем, если вдуматься, все было немного глубже и при этом проще: на самом деле главной целью любого обитателя московской Зоны было выживание, и удовлетворение голода являлось его важнейшим условием. Не выполнишь его – лишишься жизни, рано или поздно: либо просто издохнешь без пищи, либо сойдешь с ума от ее нехватки и бросишься на самого опасного врага, яростно вращая глазами.

Вот и получается, что, по сути, единственное отличие между хомо и нео – это наличие совести. Кремлевские не радуются смертям близких из-за того, что теперь им придется делить кусок мяса на двоих, а не на пятерых. Кремлевские сопереживают собратьям и чувствуют их боль.

Однако все тот же пресловутый инстинкт самосохранения мог превратить любого, даже самого достойного человека в подобие нео – безумную звероподобную тварь, которая горит одним желанием – набить свое брюхо.

«Лучше умереть, чем стать такой», – подумал Игорь, опускаясь на теплый бетонный пол и прислоняясь спиной к кирпичной кладке под достопамятным окном.

Он сразу расположился поудобней, потому что знал: быстро сколопендра не пройдет, и сидеть в заброшенном доме придется довольно долго.

– Знаешь, чему хорошему меня научил плен у шамов? – услышал Игорь голос Казимира.

Он повернул голову: его товарищ сидел, прислонившись затылком к стене. Веки Казимира были опущены.

– Нет, – помедлив, сказал стрелец.

Он сомневался, что вопрос Казимира требует ответа, но пауза уж больно затянулась.

– Ждать, Игорь. Плен учит тебя ждать. Ты терпишь в надежде, что тебе выпадет шанс спастись. Иногда получаешь его – как вот я. Иногда – нет. Но в любом случае пленник всегда ждет избавления. Тем или иным способом. Неважно, умрешь ли ты или сбежишь, главное – закончить мучения. Понимаешь?

– Звучит жутковато, – признался Игорь.

– Когда не остается ничего, кроме призрачной надежды, радуешься даже ей, – горько усмехнувшись, сказал Казимир.

Он умолк, и стрелец решил его не трогать, тем более что пыл сражения уже отошел, и запоздалая боль вернулась и горячей смолой растеклась по позвоночнику снизу вверх. Скрипя зубами, Игорь отвернулся к двери и дрожащей рукой вытащил пистолет – так, на всякий случай.

Да, патронов жалко.

Но в те минуты стрелец мог уповать только на пистоль, поскольку меч казался неподъемно тяжелым.

* * *

Семь фенакодусов, неспешно переставляя когтистые лапы, брели на запад. Шесть всадников озирали окрестности, то и дело угрюмо оглядываясь на последнего ездока, который, сменив рясу на брюки и балахон, держался чуть позади их процессии.

Строго говоря, изначально должны были ехать в двенадцать мечей, считая этого, из Тайного Приказа. Но на воротах неожиданно выяснилось, что воевода передал с Сычом бумагу на пятерых, не считая Захара и самого агента.

– Полдесятка? – недоуменно глядя то на стрельца, то на воина в балахоне, переспросил командир. – Это шутка такая?

– Да какие шутки? – пожал плечами смуглый привратник. – Вот бумага, заверенная печатью воеводы.

– Что это вообще означает? – повернувшись к Сычу, мрачно осведомился Захар. – Когда мы с воеводой говорили о добровольцах, количество было не ограничено.

– Ситуация изменилась, – нехотя разлепив тонкие губы, ответил агент Тайного Приказа из недр капюшона.

Голос его звучал бесстрастно. Наверное, так мог бы говорить био, если б создатели наделили его такой функцией – ровно, спокойно, без тени эмоций.

– И почему же она изменилась? – с трудом сдерживая рвущийся наружу гнев, хрипло осведомился командир.

Он ожидал, что агент начнет отбрехиваться, ссылаться на волю воеводы, которую, как известно, оспаривать нельзя, иначе и под трибунал угодить недолго… Но каково же было удивление Захара, когда вместо этого Сыч невозмутимо сказал: