Можжевеловый Холм - Девни Перри

закончил её фразу. — Но я хочу. Иди. Отдыхай.

Она встала и добрела до кровати, скользнув под одеяло. Затем она прижалась к подушке, прижимая её к груди.

— Как ты стал шеф-поваром?

— Это не сон.

— Всё равно расскажи мне.

Я подошёл к стене и нажал на выключатель, погрузив лофт в темноту.

— Моя мама — фантастический повар. Когда я рос, мой отец всегда был очень занят на ранчо. Он часто брал Гриффа с собой, но я был слишком мал, поэтому оставался дома с мамой и моими сёстрами-близнецами. Днём она возила нас с собой в отель, а по вечерам сажала их на качели или в игровую зону, а меня сажала за стол, чтобы я помогал готовить ужин.

Моё самое раннее воспоминание относится к тому времени, когда мне было около пяти лет, летом перед тем, как я пошёл в детский сад. Мама была беременна Элоизой. Близнецы были маленькими и постоянно гонялись за мной. Грифф учился ездить верхом, и я чувствовал себя брошенным.

Мама была чем-то занята, и я сказал ей, что приготовлю ужин. Она, должно быть, подумала, что я шучу, потому что согласилась.

Я запомнил не столько тарелки с чипсами и крекерами, сколько шок на её лице, когда она пришла на кухню после возни с близнецами и обнаружила меня сидящим на прилавке и пытающимся сделать бутерброды с арахисовым маслом и желе.

— У меня были другие интересы. Спорт. Лошади. Летом я работал на ранчо рядом с Гриффином и папой. Но меня всегда тянуло обратно на кухню. Когда я закончил среднюю школу, я понял, что колледж не для меня, и поступил в кулинарную школу. Многому научился. Работал в нескольких замечательных ресторанах, пока не пришло время возвращаться домой.

Мемфис хмыкнула, мечтательный, сонный звук.

А её сын полностью растянулся на моей груди.

Наверное, было безопасно положить его, вернуться в свою кровать, но я продолжал ходить. На всякий случай.

— Почему он называется «Наклз»? Ресторан? — голос Мемфис был не более чем шёпотом, приглушенным подушкой.

— Это было моё прозвище в кулинарной школе. В первую неделю я пытался произвести впечатление на инструктора. Был самоуверенным. Я тёр морковь и отвлекся. Рука соскользнул и вместо моркови я стёр костяшки пальцев.

— Ауч, — шипит она.

— Получил кучу порезов и выставил себя дураком, — на моей руке всё ещё оставалось несколько шрамов.

— И заработал себе прозвище.

— Когда мы переделывали ресторан, я сидел с архитектором, и он спросил меня о названии вывески. «Наклз» пришло мне в голову, вот так, — я поменял маршрут и понёс Дрейка к кроватке в углу, низко наклонившись, чтобы опустить его.

Его руки мгновенно поднялись над головой. Его губы приоткрылись. Ресницы образовали полумесяцы над гладкими щеками. Он был… прекрасен.

Моя рука взлетела к груди, успокаивая жжение. Затем я выпрямился и посмотрел на кровать.

Мемфис спала, её губы тоже были приоткрыты. Мужчина может потерять себя в такой красоте.

Прежде чем сделать какую-нибудь глупость, например, продолжить стоять там и смотреть на неё до рассвета, я вышел из лофта, повернул за собой замок на двери, прежде чем отправиться в собственную кровать.

Сон должен был прийти легко. Было тихо. Темно. Вот только каждый раз, когда я закрывал глаза, в моей голове всплывал образ Мемфис. Светлые волосы, рассыпавшиеся по её щеке. Её губы. Мягкие выпуклости её груди под ночной рубашкой.

Может быть, не плач её ребёнка мешал мне спать.

Может быть, это сама женщина преследовала мои сны.

7. МЕМФИС

Стук шагов по лестнице в лофт и последовавший за ним тихий стук стали моими любимыми звуками. Он мог подняться только для того, чтобы подержать Дрейка, но каждый раз, когда Нокс появлялся у моей двери посреди ночи, это было похоже на тёплое объятие.

Прошло много времени с тех пор, как меня обнимали.

Он входил, снимал обувь, прежде чем украсть плачущего Дрейка из моих рук. На его лице промелькнула боль, как будто он порезался бумагой. Может быть, мне показалось, но я готова поклясться, что видела это каждый раз, когда он брал Дрейка на руки. Но в тот миг, когда Нокс начинал свой обычный маршрут по комнате, всё исчезало.

— В чем проблема сегодня, босс? — этот ровный, глубокий голос успокаивал меня так же, как и моего сына.

— Извини, что разбудили тебя.

Он повернулся к стене и нахмурился. Нокс, как я поняла, не был поклонником моих извинений.

Но я всё равно их приносила.

— Отдыхай, Мемфис, — он кивнул в сторону кровати, но я пошла к дивану, обернув одеяло вокруг плеч.

За последний месяц я провела двенадцать ночей на этом диване, наблюдая, как самый красивый мужчина, на которого я когда-либо смотрела, носит моего сына. Двенадцать ночей, и моя влюблённость в Нокса Идена стала такой же крепкой, как кофе, который я готовила каждое утро в своей новой кофеварке.

Погода изменилась, и октябрьские холодные ночи означали, что нет необходимости оставлять окно открытым. Как Нокс слышал крик Дрейка из своего дома, я не знала, но у меня не хватило духу спросить. Не важно, как ему удалось, я была просто благодарна за отсрочку.

И за то немногое время наедине с мужчиной, который почти слишком хорош, чтобы быть правдой.

— Прошлой ночью он вел себя также? — спросил Нокс.

— Нет. Он плакал только из-за бутылочки, но после того, как я его покормила, он сразу уснул.

— Прогресс. Продолжай расти, и мы справимся с этим, — Нокс положил Дрейка на своё широкое плечо, именно туда, где предпочитал находиться мой сын.

Может быть, потому что у Нокса было такое большое плечо, на котором можно было спать. Может быть, дело было в его запахе, голосе или лёгкой походке. Мой сын предпочитал грудь Нокса моей.

Мой сын не был дураком.

Я была так же очарована, как и мой ребёнок.

Сегодня Нокс был одет в серые треники, которые сужались у его ног. На нём была белая футболка без рукавов, выставляющая его татуировки на всеобщее обозрение.

— Что означают твои татуировки? — спросила я.

Этот вопрос уже несколько недель вертелся у меня на языке. Моё любопытство к Ноксу было столь же ненасытным, сколь и опасным. Чем больше я узнавала, тем сильнее я сокрушалась.

— Орел — моя любимая птица, — он кивнул на левый бок, где пернатые крылья овивали его бицепсы. Лицо свирепого существа было столь же призрачным, сколь и прекрасным.

Нокс прошёл мимо дивана, сдвинувшись, чтобы показать мне свой правый бок. Сине-белые ночники,