Когда псы плачут - Маркус Зузак
Шрифт:
Интервал:
Она наклонилась, положила гармошку к деньгам и взяла мою ракушку.
Подержала в руке.
Поднесла к губам.
Поцеловала, нежно.
Потом правой рукой подтянула меня за куртку к себе и поцеловала меня. Ее дыхание втекло в меня, а мягкость, тепло, влажность и призывность ее рта окутали меня, и тут какой-то звук из внешнего мира ворвался в уши. Секунду я не мог понять, что это, но потом вновь полностью растворился в Октавии, чья душа текла сквозь меня. Мы оба опустились на колени, и мои руки легли ей на бедра. Ее губы все тянулись к моим, осязали. Приникали. Ее правая рука была уже у меня на лице, удерживала, не отпускала.
А вокруг нас не стихал тот прежний рокот, он выстраивал стену, отгораживал наш маленький мир от остального большого. Внезапно я понял, что это за звук. Он был ясный, чистый и невероятный.
Это был звук рукоплесканий.
Рукоплескания
– Что такого в звуке рукоплесканий? – спрашиваю я.
Пес молча рысит вперед, но это меня не смущает. Я рассуждаю вслух.
– Почему он похож на океан, почему словно волнами разбегается над тобой? Почему от него в тебе поднимается прилив?
Я задумываюсь.
Может, дело в том, что это одно из самых благородных применений, какое люди придумали своим ладоням.
В смысле, мы складываем пальцы в кулак. Мы пускаем в ход руки, чтобы обидеть или украсть.
Если же люди хлопают в ладоши, значит, они объединились и приветствуют других людей.
Думаю, это делается затем, чтобы не упустить чего-то важного.
– Они удерживают в ладонях моменты, – тихо говорю я, – для памяти.
Пса это не особо впечатляет, а темнота никнет к земле.
Я закрываю рот и шагаю дальше.
– Это лучший подарок из всех, какие я получала, – сказала Октавия, держа ракушку на вытянутой руке и глядя на меня сквозь дырку. Она еще поцеловала меня: легонько в губы, потом в шею. Прошептала на ухо: – Спасибо, Кэмерон.
Как же мне нравились ее губы, особенно когда на них падало солнце, и она улыбалась мне. Я никогда не видел, чтобы она так улыбалась, когда была с Рубом, и надеялся, что и никому на свете до сих пор так не могла улыбаться. Ничего не поделаешь, надеялся.
Люди ушли, и мы стали собирать накиданные в куртку деньги. Вышло чуть больше пятидесяти шести баксов. А у меня в левом кармане куртки все так же лежали мои слова, с добавлением тех, которые я записал, когда Октавия продолжила играть. Я плотно сжимал их пальцами, стерег их.
– Идем, – позвала Октавия, и мы пошли вдоль берега к мосту. В волнах шныряли тени облаков, как лазы, позабытые солнцем. Девушка рядом со мной все смотрела на ракушку, а пульс у меня, казалось, карабкался по ребрам вверх. Даже замедлившись, он оставался тугим. Мне это нравилось.
Под мостом мы сели, привалившись к стене. Октавия – вытянув ноги, я – подобрав колени к горлу. Я взглянул на нее и заметил, как свет гладит ее кожу и перебирает волосы, упавшие на лицо. У нее были глаза океански-зеленые, как море в пасмурный день, смуглая кожа и улыбка, обнажавшая ровные зубы и немного съезжавшая вправо, когда Октавия открывала рот. Шея гладкая, а на голенях – несколько синяков. Изящные колени и бедра. Мне нравятся женские бедра, бедра Октавии – особенно. Я…
И вот оно снова.
Село между нами.
Молчание.
Только волны шлепали в парапеты набережной, пока я наконец не посмотрел на Октавию и не произнес:
– Знаешь, я хотел…
Пауза.
Долгая пауза.
Октавии хотелось поговорить, я это чувствовал. Я понимал это по ее умоляющим глазам и легкому шевелению губ. Ей до смерти хотелось что-то сказать, но она ждала. Я закончил фразу.
– Я хотел сказать… – Прокашлялся, но голос все равно оставался хриплым. – Спасибо.
– За что?
– За то, что… – Я помялся. – За то, что я тебе нужен.
Октавия подняла голову, и на самый краткий миг ее глаза окунулись в мои, а мои – в ее. Потом пальцами коснулась моего запястья, рука скользнула ниже, сжала мою. А потом она кое-что сказала – сказала твердо.
– Ты был бы мне еще нужнее, если бы немного рассказал, кто ты такой.
Ее слова в одно мгновение раскрыли меня.
Я мог бы притвориться, будто не понимаю, о чем речь, но я знал, что время ожидания истекло. Она ждала бы, я знал это, но никто не может ждать вечно.
И я сказал:
– А что ты хочешь знать?
Она улыбнулась и сказала тихо:
– Мне нравятся твои волосы, Кэмерон. Как они торчат, сколько бы ты их не укладывал. Вот этого ты не можешь спрятать. – Она сглотнула. – А вот все остальное скрыто. Скрыто за твоей размеренной походкой, мятым воротом ветровки и твоей нервной, застенчивой улыбкой. Боже, я люблю эту улыбку, знаешь?
Я повернулся к ней.
– Знаешь? – переспросила она, почти укоризненно.
– Нет.
– Ну так вот, знай, но…
– Что?
– Ты не понимаешь? – Она стиснула мою руку. – Я хочу больше. – Суровая полуулыбка пробилась в ее взгляде. – Я хочу тебя знать, Кэмерон.
Тут я вновь услышал голос воды.
Она подымается.
Бьется в стену и ныряет обратно.
Наконец я кивнул.
– Ладно, – ответил я. Шепотом. Почти без голоса.
– Единственная трудность в том, – помолчав, продолжила она, – что тебе надо будет мне рассказать. Придется говорить. – Она вгляделась мне в лицо, высматривая, что я скажу или что сделаю.
Я сделал.
Я поднялся и пошел к воде.
Развернулся.
Надо мной вздымался мост, и я стал говорить, пригнувшись и глядя на Октавию ярдов с десяти.
Слова летели у меня изо рта.
– Меня зовут Кэмерон. Я всегда говорил, что хочу потонуть в женщине, в ее душе, но со мной никогда не случалось даже ничего похожего – я, можно сказать, и не прикасался по-настоящему ни к одной девушке. Друзей у меня нет. Я живу в тени своих братьев – потому что один из них всегда твердо нацелен только на успех, а второй клевый, у него грубая улыбка и талант очаровывать людей. Я надеюсь, моя сестра не станет просто куском плоти, который подберет какой-нибудь перец и будет швырять ей несколько мятых долларов на дешевую помаду, да не забудь пивасика прихватить. По выходным я помогаю на работе отцу, и руки у меня становятся грязными и в волдырях. Я брал в прокате видео с постельными сценами и передергивал, воображая девчонок со школы, моделей, некоторых училок, девиц из реклам, с календарей, из телепередач, девиц в форме или в деловых костюмах, что едут в метро, читая толстые книги, едут, намазав горло духами, безупречно накрашенные. Я много брожу по городу и, когда иду, такое чувство, что я здесь как нигде дома. Я люблю своего брата Руба, но мне совсем не по нраву, как он обходится с девушками, особенно если это настоящие девушки, как ты, которые, вообще-то, и сами должны были бы сообразить, что не надо с ним гулять. Я боготворю миссис Волф, – за то, что она держит нас вместе и работает, как проклятая. Она работает, не щадя себя, и я надеюсь, когда-нибудь мне удастся сделать для нее что-нибудь чудесное – например, купить билет на самолет в первый класс, куда она только захочет…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!