Война - Денис Юрин

– На место! – хотел прошептать, но вышло, что прорычал сквозь зубы рыцарь.

Моррона бил озноб и одновременно мучил жар, не говоря уже о дрожи в пальцах и коленях. Такого волнения он давно не испытывал. Борьба между «хочу» и «надо» сводила с ума его мечущийся в агонии рассудок.

«Перебить сволочей! Навалимся разом, никому не уйти! Сперва всадников из луков перебьем, затем остальных перережем! – взывала к Аламезу душа, заручившись поддержкой неожиданно обострившихся чувств сострадания и справедливости. – Всех обезглавим, даже шавок, а головы на шесты и вдоль дороги насадим!»

«Тебе ничего не нужно делать, просто уйми свой гнев, просто потерпи! Через несколько минут все закончится: конвой пройдет, твоя боль утихнет, и ты сможешь вернуться к делам! Они важнее, намного важнее!» – внушал здравый смысл вопреки зовам сердца.

«Пленников из Кенерварда через полстраны тащат, зачем? – внезапно возник в голове моррона какой-то иной, явно посторонний, даже рассуждающий непривычными категориями голос. – Показательный суд решили устроить… А что это значит? Думай, балда, думай! Если фон Кервиц не погиб под стенами крепости, значит, он там, обязательно там! Не каждый день выпадает шанс спасти жизнь влиятельной фигуре из герканской разведки. Ты только подумай, какие возможности перед тобой откроются иль, говоря языком презренных торгашей, какую прибыль ты выгадаешь с этой сделки… Плюнь на опасность, риск того стоит! Легион поставил перед тобой задачу. Если сейчас не струсишь, рискнешь, то сможешь сократить сроки ее выполнения на десятки лет!»

– Господин рыцарь… Дитрих, вам плохо? – робко спросил один из солдат, боясь, что его накажут за дерзость, но в то же время не в силах наблюдать, что творится с его командиром. Дрожь в суставах моррона стала такой сильной, что уже начали тихонько позвякивать доспехи.

– Нет, мне хорошо, мне ОЧЕНЬ хорошо! – с улыбкой безумца на лице прошептал обильно покрывшийся потом Дарк, а затем, не снимая с рук боевых перчаток, поднес открытые ладони ко рту, чтобы подать притаившемуся на опушке леса отряду условный сигнал.

Не сговариваясь, солдаты за спиной рыцаря облегченно вздохнули. Еще миг, и песнь тетерева должна была подать отряду знак к незамедлительному, скрытному отступлению, однако до слуха солдат нежданно-негаданно донесся протяжный и жалобный вой волка.

– Что застыли, дурни?! Оглохли, что ль, с перепугу?! – прокричал в полный голос уже обнаживший меч и вооружившийся дубовым табуретом вместо щита командир. – В атаку!!!

Ответить растерявшиеся охранники ничего не успели. Когда они выхватили оружие и только сделали первый шаг, их командир уже вышиб ногой дверь и тут же пропал из виду.

Шеварийцы сперва и не поняли, что происходит. Откуда-то со стороны леса тоскливо завыл дикий волк, а их прирученные звери вместо того, чтобы ответить на призыв матерого одиночки (как делали они не раз во время пути), трусливо поджали хвосты и, тихо поскуливая, принялись рваться с цепей или жаться к ногам хозяев. Конвой продолжал движение, надсмотрщикам было невдомек, что их хвостатые слуги испугались вовсе не воя изгоя-сородича, а уловимого лишь их чуткими носами запаха – запаха, принесенного внезапным порывом ветра со стороны пустого и сонного в утренний час придорожного трактира. Выращенные на псарне хищники почувствовали неуловимый людям аромат, неведомый им, но страх перед которым не раз испытывали их дикие предки. Они почуяли запах крови моррона – так пахла смерть!

Едва вой затих, как в воздухе зародился другой звук, пронзительный, отрывистый, недолгий, похожий на свист. Ехавшие впереди конвоя всадники вдруг стали валиться с седел: кто тихо, беззвучно, а кто, воздев к небу руки и что-то напоследок всхрипнув. Не миновала незавидная участь и капитана – командира конвоя. Первая стрела убила под ним коня. Летя вниз, капитан успел лишь изумленно ойкнуть, как вторая стрела с ярким, броским, черно-желтым опереньем насквозь пронзила ему гортань. На землю офицер приземлился еще не хладным трупом, но копыто взбесившегося коня быстро исправило это недоразумение.

Не успели стрелы пропеть во второй раз, а в рядах конвоиров зародиться паника, как придорожные кусты ожили, и из них с криками: «Геркания!», «Дитрих и Слава!» – стали выпрыгивать вооруженные до зубов солдаты, судя по доспехам, герканские. Шеварийцы были застигнуты врасплох, однако это им не помешало оказать достойное сопротивление. Когда Аламез достиг места сражения, противник еще не был ни перебит, ни рассеян. Две дюжины охранников, сомкнув щиты, образовали строй и довольно твердо держали позицию, отбиваясь от герканцев, на чьей стороне, к сожалению, не было численного перевеса. Еще с полдюжины надсмотрщиков беспощадно избивали пленных, заставляя их лечь на землю. Они бы с радостью натравили на узников дрессированных волков, да только те сбежали в лес…

Ненависть, еще недавно клокотавшая в сердце моррона, вдруг куда-то исчезла, уступив место холодному осознанию необходимости убивать. Без злобы и совершенно не испытывая каких-либо гневных чувств к бросившимся ему наперерез шеварийцам, Аламез размозжил одному череп табуретом (который, к удивлению, хоть и выглядел плохонько, но отнюдь не разлетелся при ударе в щепу), а второму пронзил незащищенное поножами колено мечом. Добить завопившего от боли охранника пришлось все тем же табуретом, который снова не подвел.

– Центр держим, на левый фланг наседайте, долго им не протянуть! Вальберг, троих возьми, защити пленников! Перебьют же их, пока мы тут возимся! – не слыша своего голоса, кричал Аламез, вклинившись в самую гущу сражения и неся врагам смерть мечом и табуретом. – Лучники, живей из кустов выползайте! Где мое знамя?! Черт вас всех, дармоедов, раздери! Где мое знамя?!

Благородный герканский рыцарь Дитрих фон Херцштайн напрасно волновался, ведь знаменосец неотступно следовал за ним по пятам, а ощетинившийся, застывший перед броском желтый зверь на черно-пречерном поле стяга все время развевался над его обнаженной головою. Шлем Аламез позабыл в трактире, а его верный оруженосец хоть и захватил имущество своего командира, но вовремя догнать рыцаря не успел, а в бою к нему приближаться опасался, тем более со спины.

Сражение было кровопролитным, жестоким, но кратким. С того момента как рыцарь встал во главе своего воинства, не прошло и двух минут, но враг уже дрогнул и стал потихоньку отступать к лесу. Строй шеварийцев заметно поредел, но не распался. Желание сдаться на милость победителю, конечно же, витало в головах сражавшихся за свою жизнь конвоиров, но вот только чего-чего, а милости они от герканцев никак не ожидали. Если бы их даже и пощадили напавшие, то, без всяких сомнений, забили бы насмерть освобожденные пленники, натерпевшиеся за долгую дорогу от самой границы хлестких ударов плетей да болезненных тычков древками алебард. Спасти их жизни могло лишь чудо, но оно не свершилось…

– Ну, вот и все, конец делу ратному, пора мародерской потехе! – произнес Дарк, видя, как его солдаты поднимают на копья последнего шеварийца. – Герхарт, займись ранеными и трофеями, снять с тел все, что не запачкано кровью, потом потери доложишь! Вальберг, пущай твои ребята стрелы соберут… Настрогать новых не успеют, чую, еще до заката понадобятся. И пошевеливайтесь, потом отпыхтитесь! Мы на большаке, а не в лесу дремучем… Того и гляди, кто появится. Иль в бой опять захотелось?!