Нирвана с привкусом яда - Анна Данилова

Вилли, красивый, смуглый от природы мужчина пятидесяти пяти лет с сохранившимися черными блестящими волосами и роскошными ухоженными усами, стоял по другую сторону двери в купальном халате, чистый, только что принявший ванну, благоухающий одеколоном, и с усмешкой разглядывал в глазок Оськину. Женя Оськина, как же, он много раз видел ее в театре, на сцене, и, хотя она была не в его вкусе, все равно он видел в ней прежде всего интересную женщину, с которой можно было если не крутить любовь, то, по крайней мере, недурно провести вечер за рюмкой коньяку. Мысль о том, что за ее спиной стоят воры, собирающиеся ограбить его, ему в голову пришла, но так же скоро и ушла. Что у него красть? Все ценное он хранил в другой квартире, о которой никто не знал. Здесь же он держал фарфор, старинную мебель и всякие серебряные и медные украшения вроде тех же самых подсвечников, часов, фруктовых ваз… Наиболее дорогостоящие произведения искусства – картины, ювелирные изделия – были надежно спрятаны.

– Хорошо, Евгения, я открою, а то действительно как-то неудобно разговаривать с дамой, да еще и актрисой, через дверь… Надеюсь, вы пришли одна?

– Одна, конечно, Вилли… право, какое у вас американское имя…

Последние слова она произнесла, уже глядя ему в лицо. Красивый мужик, ничего не скажешь, и наверняка занят какой-нибудь молоденькой стервой, я и здесь опоздала, подумала она, зачем-то здороваясь с ним за руку.

– Вообще-то у меня другое имя, но все знают меня как Вилли. Так уж повелось. Проходите, Женя… Извините, что я в таком виде, только что из ванны…

– Да нет, это вы должны меня простить за то, что я вот так, без звонка, без предупреждения вломилась к вам…

Спустя пять минут Вилли, одетый в серые брюки и малиновый джемпер, сидел напротив Жени в кресле и ухаживал за ней, угощая коньяком и виноградом. Женя подумала о том, что он не мог оставить никого надолго в комнате, где каждый сантиметр был занят дорогой вещью. Что стоит нечистому на руку гостю положить в карман какую-нибудь серебряную безделушку, золоченую рюмку, портсигар…

– Так какие подсвечники вас интересуют? – спросил Вилли, и Жене стало плохо. Она как-то сразу растерялась. Уходить сейчас, с позором, не хотелось. Раз уж она проникла сюда, в квартиру, надо думать, как здесь подольше задержаться.

– Если честно, то меня интересуют не подсвечники, я обманула вас. Мне нужны деньги. Очень нужны. Мне должны пригнать машину, и мне не хватает три тысячи долларов. Эти деньги я могу вернуть осенью… – лгала она, прикидывая, что она будет делать, если Вилли с легкостью даст ей эти деньги.

– Три тысячи долларов? Это немалая сумма, – покачал головой красивый Вилли. – Знаете, я так и думал, что вы пришли ко мне за деньгами. Но вы не тушуйтесь, ко мне приходит много женщин за тем же…

– Приблизительно через три месяца я смогу вам вернуть эти деньги… Скажите, сколько я должна буду заплатить сверх этой суммы, я имею в виду проценты…

– Для вас, Женя, нисколько. Разве что вы со сцены будете посылать мне воздушные поцелуи, – рассмеялся Вилли.

– Вы шутите?

– Конечно, шучу! Вернете мне вместо трех шесть тысяч долларов, и деньги получите прямо сейчас, что называется, не отходя от кассы, – и снова расхохотался, но каким-то уже открытым, гортанным, веселым смехом.

Женя в тот вечер напилась. Ей было так хорошо, так весело с этим Вилли, они так приятно поговорили, что она почти уже и забыла, зачем к нему приходила. Оказывается, он завзятый театрал, просмотрел все пьесы их театра, знаком со многими актерами, а главный режиссер так и вовсе был его другом. Им было о чем поговорить, посплетничать, посекретничать. Женя спьяну пожаловалась ему на то, что в последнее время ей не дают играть главные роли, что она для своих лет, как ей кажется, неплохо выглядит, но Лев Каннибалович (так душевно в театре звали главного режиссера драмтеатра Льва Константиновича Малкина) везде сует свою Вундершу…

– Если хочешь, я познакомлю тебя с одним московским режиссером, он посмотрит тебя и, может, пригласит сняться в своем фильме… Или же попробую перевести тебя в какой-нибудь московский театр?

Женя слушала и не верила своим ушам. А что, она уже давно переросла провинциальную сцену, у нее и талант, и опыт, да и в кино она всю жизнь мечтала сняться… От этих разговоров и выпитых коньяка, водки и ликера у нее так закружилась голова, что она не поняла, как оказалась в постели вместе с Вилли. И он был с ней так нежен, что она чуть не расплакалась.

– Женечка, ты не представляешь себе, какая ты роскошная женщина, – шептал ей Вилли на ухо, покусывая его и щекоча усами, – да я для тебя все сделаю… тебе не хватает на машину трех тысяч? Я куплю тебе эту машину… или другую… лежи смирно… Какое тело, бог ты мой! Ты, конечно, замужем…

– Нет, – задыхаясь, прошептала она. – Не замужем… Я вдова.

Она то закрывала глаза, то открывала, и каждый раз взгляд ее касался разных предметов: то старинной люстры над головой, то размытого, оранжево-розового пятна картины, изображавшей обнаженную женщину с гребнем в руке, то кружевной салфетки на ночном столике с мужскими золотыми часами на ней, то книжной полки с фотографией очень красивой молодой девушки в рамке из морских ракушек…

Утром Вилли напросился вместе с ней принять душ, они резвились там, в тесной пластиковой кабине, как молодые, смеялись, шутили… Потом Вилли закутал ее в свой махровый халат и усадил за стол, где уже стояли чашечки для кофе. Он ухаживал за ней не так, как ухаживают обычно мужчины, мечтающие поскорее избавиться от надоевшей за ночь случайной любовницы, и Жене хотелось разрыдаться от того, как сильно этот еще вчера незнакомый мужчина напомнил ей ее умершего мужа, как спокойно и удобно было ей с Вилли, какой счастливой она успела почувствовать себя всего за несколько последних часов. Однако нельзя было принимать всю эту нежную, скоропалительную любовь за чистую монету, она понимала это умом, и это отравляло ей утро… Да еще тот снимок на полочке в спальне… Где она уже видела эту девушку? Где?

– Вилли, давай так: честно, прямо, как взрослые люди, – ты мне приснился?

Ей не хотелось опошлять их отношения и спрашивать, всех ли своих потенциальных должниц он укладывает в койку, как вдруг услышала:

– Ты, наверное, думаешь, что я всех девушек, которые мне задолжали, пою коньяком и говорю им о любви? Я не хочу, чтобы ты так думала. Это только с тобой так. Я бы хотел, чтобы ты пришла ко мне сегодня вечером, а?

– Не могу, у меня спектакль, – прошептала она, не веря в то, что Вилли ее действительно хочет увидеть еще раз. – Но после спектакля…

– А после спектакля я сам могу за тобой заехать, у тебя же нет еще машины… Да, кстати, ты извини, совсем забыл, что тебе нужны деньги… Подожди минутку, я принесу…

Женя сидела, глядя на тарелку с растекшимся по ней желтком, и спрашивала себя, уж не за проститутку ли он ее принимает, раз заговорил о деньгах? Сколько он ей принесет за ночь? Двести рублей? Пятьсот? Или из уважения к ее основной профессии – сто долларов?