Downшифтер - Макс Нарышкин

Нет чая — значит, нет! Кофе есть. И я тут же, непонятно по какой причине, занял еще более унизительную позу:

— Я приготовлю вам кофе. Чаем хозяева поят грузчиков мебели и риелторов. У меня хороший кофе, я варю его поздними вечерами, когда… когда холодно, дождь… Я люблю хороший кофе.

Правдой из всего сказанного являлось только то, что я люблю хороший кофе, приготовленный в джезве. Все остальное — гнусная ложь, на которую меня вдохновило, как ни странно, обаяние девушки. Я воровато шумел на плите жестянками, имитируя звуки готовки «хорошего кофе», сам же в это время насыпал в чашки молотый, растворимый. Такого стыда за свое поведение я не испытывал все двадцать восемь лет своей жизни.

Когда я появился с двумя чашками в руках, она, уже подсохшая и еще более милая, смотрела с пультом в руке телевизор. Не без благодарности взглянув на меня, она приняла в руки свою чашку. Бесшумно — признак хорошего тона — пригубив дымящийся напиток, она поставила чашку на столик рядом с собой и снова обратила на меня свой взгляд. При этом движение выразительных губ ее было столь восхитительно, что, если бы она сейчас даже закурила, это вызвало бы у меня неподдельный восторг. Есть женщины, которые одним движением губ способны влюблять в себя по уши.

Я отдавал себе в тот момент отчет в том, что размышляю о несовершеннолетней девочке. И понимал, что некоторые могли бы посмотреть на меня строго и укорить — мол, а не мог ли бы ты, парень, подождать со своими размышлениями еще пару-тройку лет? Но красота женщины не имеет возраста, и настоящим мужчинам, к коим я смело отношу и себя, свойственно размышлять об этом независимо от того, сколько лет живет очарование в увиденном ими чуде.

— Артур Иванович, я хочу, чтобы вы меня внимательно, не перебивая, выслушали. Вы хотели бы стать самым известным историком за все время существования земной цивилизации?

Чашку до рта я так и не донес. Остановил ее ход где-то на полпути, подумал и поставил ее рядом с ее чашкой. Дверь нужно было закрывать сразу, едва я увидел, кто пришел. Этим я избавил бы себя и от будущей бессонной ночи, и от переживаний за самого себя, неудачника, и от стыда за собственную нищету, и за уверенность в том, что такие подобных девочек, когда последним исполняется восемнадцать, не восхищают.

Школьница пришла к двадцативосьмилетнему учителю истории, наслаждающемуся тишиной и покоем, чтобы сделать его звездой. Несмотря на потрясение, которое я испытал и продолжаю испытывать сейчас, — о чем идет речь, я думаю, понятно, — мне очень захотелось, чтобы девушка снова оказалась на улице и направилась-таки домой. Однако сейчас, когда я совершил ошибку, впустив ее в свой дом, стягивать с девочки плед и втискивать в ее руки холодные грязные туфли было бы свинством. Я сам загнал себя в угол, выбираться из которого теперь придется, подключая весь свой интеллект и ловкость.

— А теперь я хочу, чтобы вы послушали меня, не перебивая, — сказал я, потирая ладони друг о дружку. — Однако статус самой известной школьницы со времен Адама я вам не обещаю.

В этот момент я выглядел, наверное, как учитель, объясняющий ученице, почему та получила двойку.

— Вы, наверное, пришли для того, чтобы озадачить меня каким-нибудь оригинальным заданием. Я знаю, на что сейчас способна молодежь. Наверное, в соответствии с планом вашего задания мне следует ослепить учителя ботаники или вбить гвоздь в ухо вашему классному руководителю. На это дело звания учителя года, конечно, не жалко. Знаете, мне очень не хочется портить этот вечер… — Я помолчал, раздумывая над тем, как закончить фразу, чтобы она не натолкнула девушку на какую-нибудь ассоциацию типа: «…а потому давайте лучше потанцуем». — А потому давайте просто молча допьем кофе, помолчим и расстанемся. Мне очень приятно было с вами познакомиться.

— Артур Иванович, вам доставляет удовольствие выглядеть хуже, чем вы есть, или у вас на самом деле не все дома?

Я посмотрел на нее. Она не ерничала. Она всерьез интересовалась. Наблюдая, как она тянет простывший кофе, сжимая чашку обеими ладонями, и смотрит на экран телевизора, по которому передавали «Вести», я крепко задумался.

Этот день как-то сразу не заладился. Во сне я испачкал в дерьме туфли, о чем никому не собирался сообщать еще минуту назад. Утром сломалась первая из пачки сигарета, а я не знаю приметы хуже. А вечером встретил ее. Говорят, испачкаться в дерьме — к прибытку. Но это во сне, черт возьми, а не наяву!

— Вам сколько лет, чудо?

Она помялась, соображая, видимо, как сообщить мне, что скоро семнадцать, если до семнадцати около десяти месяцев. Я ждал смущения и кокетства. Но ответ ее поразил меня настолько ощутимо, что уже через секунду я понял, что прижимаю спиной спинку стула.

— Через три дня будет восемнадцать, если для вас это так важно! — рассердилась она и ослепила меня искрами глаз. — И я не учусь в вашей дурацкой школе!

Глядя, как я корчусь в сомнениях, она решительно откинула плед, ослепляя меня еще сильнее, вскочила с дивана и ринулась к куртке. Если она сейчас уйдет, то вымараться в дерьме наяву, Бережной, означает оказаться завершенным дебилом!

Но я ошибся. Через некоторое время шуршания материалом на стол передо мной плюхнулся паспорт, облаченный в кожаные корочки. Представляю, насколько глупо я выглядел, прочитывая и шевеля губами: «Полесникова Лидия Александровна… девятнадцатого сентября восемьдесят девятого года…»

— Лидия… Невероятно редкое нынче имя. Сейчас все больше девушек вашего возраста с именами Вика, Сабрина. — И в этот момент я выглядел, пожалуй, еще хуже. Встряхнувшись, я вернул девушке паспорт, и с еще бо?льшим смущением посмотрел на обтянутые черными колготами ножки, взбирающиеся на мой диван. — Вы не выглядите на восемнадцать лет, Лидия. Дело в том, что я…

— Пользуюсь успехом среди выпускниц, — закончила она за меня, с сердитым видом кутаясь в плед. — Бывает. Но на меня вы произвели, Артур Иванович, не самое лучшее впечатление. Просто не понимаю, что эти несчастные девочки в вас нашли. Так мы поговорим о деле?

Я поскреб подбородок, с улыбкой иранского купца таращась на ножку дивана.

— Видите ли, Лида… Имея перед вами преимущество прожитых лет в одно десятилетие, я рассуждаю таким образом… Откуда в голове семнадцатилетней девочки, гуляющей по провинциальному городку в дождливый вечер в курточке китайского производства, может быть какая-то серьезная история?

— Вы на историка тоже не похожи. От вас разит деньгами, и это видно за версту. Но при этом я стараюсь соблюдать правила приличия, а вы их почему-то презираете.

Наказать ее? Выслушать внимательно, после чего отправить домой и глубоко, судорожно, с облегчением вздохнуть?

— Никогда не оценивайте людей по внешнему виду, — по-матерински посоветовала мне Лида. — На вас гардероб от Понти, но живете вы не на Ильинке. Вы живете в средней школе. Это странно. Это не может не натолкнуть на мысль, что вы прибыли как раз за историей.

Она увидела мое лицо и… перепугалась! Я вижу это по вспыхнувшим, как разрешающий сигнал светофора, огромным глазам. Она испугалась, что сейчас снова окажется на ветру, в туфлях и без разрешенной проблемы.